Трощейкин- Сергей Чонишвили Любовь- Марина Зудина(Театр Табакова) Вера- Наташа Швец Антонина Павловна- Александр Семчев Ревшин- Игорь Верник Барбошин- Фёдор Лавров ,Сергей Сосновский Мешаев- Валерий Трошин Вагабундова- Ольга Барнет Марфа -Роза Хайруллина(Театр Табакова) Шель -Андрей Давыдов Куприков- Филипп Янковский Шнап- Дарья Мороз Дядя Поль -Павел Ващилин Тётя Женя- Ольга Литвинова Писатель- Ростислав Лаврентьев Николадзе -Яна Осипова -------------------------------------------------------------------------------- Режиссёр — Константин Богомолов Художник — Лариса Ломакина Художник по свету — Дамир Исмагилов Помощник режиссёра — Ольга Рослякова
Отправлено: 26.01.12 14:46. Заголовок: "Событие" и ..
"Событие" и пустота. Что такое по-настоящему хорошая постановка
Дмитрий Косырев, политический обозреватель РИА Новости.
Если ваш театр называется МХТ (тот, который в Камергерском, имени Чехова) и вы ставите пьесу под названием "Событие" – то событие и будет. Даже если – предположим – МХТ с новой постановкой завалился бы, так ведь тоже событие, из серии невероятных. Но тут все получилось, еще как получилось. И наводит на мысли о том, что же это такое – настоящее, подлинное, высокого класса произведение искусства, чем оно отличается от имитации искусства. И еще – зачем нам вот такое, настоящее, нужно, и каким именно "нам".
Набоков – это сложно
Сначала о том, что происходило на сцене. Кстати, премьера как таковая еще неизвестно когда будет, однако идут предпремьерные показы в немалом количестве – и, как бы это ни называлось, постановка есть…
Так вот, только в очень хороших театрах сразу возникает это ощущение добротности и подлинности: тщательно, как при Чехове, сделанные декорации, множество высокого класса актеров, десятки хорошо проработанных деталей… Это – о первом впечатлении.
Второе впечатление – что замахнулись на чрезвычайно сложную вещь. И на автора, которого не так часто ставят, потому что боятся. Это не превращенный в пьесу рассказ или фрагмент романа классика (такое в последнее время у нас проделывают с Чеховым, Достоевским и не только). Это действительно пьеса Владимира Набокова, нелегкая (хороший материал про историю создания самой пьесы – не про нынешнюю постановку – можно прочесть здесь). У него их шесть, и что-то ставить их не каждый стремится.
Что это такое? Представьте себе, например, что вы смотрите Чехова, классического, с замедленным действием, на сцене как бы ничего и не происходит – и тут Чехов незаметно переходит в театр абсурда, на сцену вылезают, кроме людей, какие-то сущности (они в пьесе – с набеленными лицами) и несут черт знает что…
А еще действие происходит в русском эмигрантском доме в Германии (при раннем Гитлере), и это добавляет абсурда. Что мы, в самом деле, знаем об этом странном довоенном мире, где и русские, и немцы ходили по одним и тем же улицам? Это вам не про Брайтон-бич пьесу ставить.
Где Зудина?
Но тут среди всего творящегося на сцене балагана вдруг замечаешь то, что всегда трудно заметить. А именно, отсутствие чего-то. И мысленно задаешь вопрос: а где же Марина Зудина?
То есть, конечно, вот она, первой вышла на сцену, последней ее покинула. Все время здесь. Но… мы же все знаем, зачем ходим в театр. На звезд. И ждем от них – многого, многого. Собственно, и в "Событии", уверен, все идут "на Зудину".
Да, а там же еще сверкает и затмевает всех великолепный Александр Семчев… если его не знаете, то я все-таки это скажу, Семчев – тот большой человек, который рекламировал в свое время пиво, хотя мы его ценим не только за это… а играет он маму (!!!) Зудиной, то есть ее героини… И как играет!
Но сама-то она что? А она… произносит ничего не значащие слова… и практически не делает ничего. Как играет? А вроде бы никак. Пустое место.
Дальше начинаешь понимать – возможно, с запозданием – что это не просто пустота. Это такая воронка, вокруг которой пьеса и вращается, там происходит множество событий, несутся крики, люди входят и выходят… И все это – вокруг безучастной Зудиной. Она чего-то ждет. Но мы не понимаем, чего.
А вот это сильно. Это надо не бояться – изобразить пустоту, тем более употребить для этого такую актрису. Конечно, режиссер постановки, очень рисковый и пламенный человек по имени Константин Богомолов, доказал, что такое может – но ведь наверняка страшно же было.
Кстати, не то чтобы у него это идеально получилось. Тут такой сюжет: пьеса строится вокруг того, что несколько лет назад в героиню Зудиной стрелял некто Барбашин, сел, сейчас вышел досрочно – и вот-вот войдет в дверь. И все боятся Барбашина, только героиня Зудиной, оказывается, вовсе не от страха молчит. И когда выясняется, что Барбашин не придет, она… просто закрывает лицо руками.
Надо признаться, лично я сообразил, что произошло, уже на улице. Может быть, для таких, как я, надо было в этот момент что-то придумать. Декорации, что ли, обрушить. Паузу сделать грандиозную. Ну, все впереди, это еще даже не премьера.
Настоящий класс
Не так уж трудно сделать грандиозный спектакль. Или написать картину, от которой все зарыдают. Склеить роман, о котором будут говорить (пока не забудут). Все приемы, создающие нужные эффекты в театре, известны. Дико громкая музыка, танцы, экран (в "Событии" – висит, показывает). Кто-нибудь голый скачет по сцене. Почти настоящая кровь. И злободневная, всем понятная тема, задевающая за живое. Лучше политическая. Вот и успех. Народ валом идет.
И зачем, вроде бы, тогда делать… настоящие вещи? Такие, как если входит в комнату женщина, и никто не говорит, какое у нее роскошное платье – все говорят, как она сама хороша (хотя дело как раз в платье). Или вот – выдумывать этот невероятный эффект "зудинской пустоты". Зачем, если настоящее создавать сложнее, чаще всего дороже, а еще ведь надо, чтобы его заметили те, кто привык лишь к внешним эффектам.
Настоящая культура не только в России всегда подвергалась испытаниям, прежде всего материальным. Соблазн слишком велик – заработать деньги, а не заниматься "чистым" искусством для немногих. А еще тут все накладывается на демографические волны – поколения меняются почему-то волнами, вдруг и сразу приходят новые потребители, неграмотные, примитивные. И я не только про Россию. В США, например, все признаки того, что вот-вот маятник в этом плане пойдет назад, потому что хотя бы кино – уже, вроде бы, тупее некуда.
Но среда тех, кто создает прекрасное (или не очень прекрасное), сама себя лечит. Даже если ее искусственно подстричь сверху, избавив от лучшего. Природа творчества такова, что желание "сделать лучше всех" сильнее жажды денег и даже славы. Не для толпы, для узкого круга – чтобы удивились профессионалы. А потом и менее профессиональные потребители захотели бы попробовать – а что это такое, настоящий высокий класс? Что такое – "Событие" для тех, кто знает цену событиям?
И пока это так, человечество не деградирует. Его спасет бескорыстное завистливое желание художника быть первым.
Замечательно поставленный спектакль. Привычно-богомоловского там почти нет - для меня, во всяком случае, почти все было неожиданно по-другому. Но в главном, как мне кажется, режиссер остался верен себе. Сдается мне, что зрителю брошено очередное "нате!", но все сделано так тонко, с такой филигранной легкостью, что это даже задевает - чувство, что тебя сделали в легкую. Но, может быть, именно эта бесподобная игра режиссерскими мускулами не дала никакой возможности над вымыслом облиться слезами, хотя, конечно, сам выбор пьесы во весь голос заявлял, что не даст. Набоковская криптограмма в руках опытного шифровальщика Богомолова лишает зрителя и возможности разобраться в этих загадках, возведенных в квадрат, а то и в куб. По поводу самой пьесы было сломано немало копий, когда же на нее накладываются мощные посылы режиссера, можно сливать воду - неподъемно. Каждый, кто это увидит, возьмет что-то свое, сообразно своей душе, своему воображению и интеллекту, своему мужеству, но с пустыми руками не уйдет. В конце концов, не врубишься в апокалипсис - скромно порадуешься поразительным актерским работам. Если этого мало - изумишься, как плавно и естественно перетекает действо из скромного, но качественного реализма в изысканный абсурд и обратно (не без издевки над нынешней театральной тенденцией обряжать классику в клоунский костюм). И не забыть при этом всю русскую литературу, без которой Набоков ни в чем не мог обойтись. Вычерпать этот бездонный колодец невозможно, никто и пытаться не будет. Ах, не потянули Гоцци-Достоевского? Так вот же вам. Гоголь, Чехов, Тургенев, Достоевский (куда ж без него), Пушкин, загримированный у Богомолова под арию Ленского по-немецки, Гете, Шекспир и без счета других литературных аллюзий. А наверху шестиконечные звезды - сначала на стенах, потом на трупах. Эта полифония вне человеческих возможностей. Даже Латенас заробел. Будет смиренно внимать и лишь изредка тронет струну-другую. Пока смотрела все это, ловила себя на мысли, что постоянно от чего-то отмахиваюсь ("я подумаю об этом завтра"). Даже в самом финале, когда действительно явилась полная жуть, мозг взял и отвернулся. Тоже ведь жить хочет. Что-то он мне завтра скажет?
Пост N: 243
Зарегистрирован: 02.06.11
Откуда: МОСКВА
Рейтинг:
0
Отправлено: 05.02.12 00:49. Заголовок: Какой чудный б..
Какой чудный был сегодня спектакль ! Мне понравилось даже больше, чем в первый раз, хотя и тогда было замечательно. Очень интеллигентный, один из немногих сегодня спектаклей, не заигрывающих с публикой и не опускающихся на ее уровень... Трощейкин у С.Н. очень очень многогранный. Поначалу, когда я читала пьесу, он показался мне достаточно схематичным. Заданный такой персонаж, в лучших традициях классицизма. Но оказалось, в нем так много всего намешано !Не состоявшийся в любви и в профессии человек, пытающийся перед окружающими держать лицо и делать вид. В чем-то смешон, а в чем-то поистине трагичен... Сегодня мне понравилась Зудина. Такое впечатление, что поначалу она лишь примеривала на себя роль, а теперь надела - и роль оказалась впору... Я сегодня прожила с этими людьми один день их жизни и в финале по-настоящему ужаснулась тому, что уготовала им судьба завтра.
Отправлено: 05.02.12 18:44. Заголовок: «Событие» как событи..
«Событие» как событие
Александр Семчев: «У меня каблуки пять сантиметров»
На мхатовской афише появилось название, которое всех путает. Стоит сказать, что в художественном Событие, тут же спрашивают: «А какое?» Да никакое, а само по себе — пьеса сочинения Владимира Набокова так и называется — «Событие».
Мастер высшего пилотажа изысканно поиграл словом. Режиссер Богомолов эту игру уловил и ответил своей, тоже не без изыска. События происходят в Германии в 1938 году. Далекое время беспристрастно показано на экране в черно-белом варианте: довольные немцы с немками — в городе, на природе — сочатся благополучием и счастьем в национальном масштабе. Конечно же, пиво, и музыка бодрит законопослушных граждан на маршировочку. Экран гаснет, а музыка звучит уже в просторной комнате и умолкнет, как только закроют окна.
Вот мы и в доме, где художник Трощейкин и его жена Любовь. Любовь осталась только в ее имени, а в чувствах между супругами ничего, кроме взаимного раздражения и неприязни, еще не проговоренной, но которая, зародившись явно не вчера, подступила к самому горлу и вот-вот прорвется. Курчавый мальчик с выбеленным лицом калачиком свернулся на кожаном диване. Он — скульптура, которую изваял художник. Скульптура с видом домашнего баловня расхаживает по комнате, запустив ручки в карманы панталон. А Люба с обостренной болью опять говорит о своем мальчике, который умер...
У Богомолова его «Событие» так и будет строиться на переплетениях, пересечениях событий в жизни, настоящего и прошлого, и сделано это режиссерски настолько тонко, что закрадываются сомнения: а тот ли это Богомолов — мастер резать и перекраивать классику? Тот самый, и художник у него Лариса Ломакина, чья вроде бы простая декорация сама легко тянет на событие в современной сценографии.
Художник разделила сцену на две жизни — частную, семьи русских эмигрантов внизу, над которой вторым этажом нависает дамокловым мечом жизнь. Верхний этаж кажется тяжелым и в любую минуту может рухнуть. Но стоит наверху появиться фигурам, как вся конструкция становится необычайно легкой. И звук скрипки безучастно режет нервы, и часы равнодушно отмеряют срок...
В доме эмигрантов паника — приятель принес новость, что из тюрьмы освободился некий Барбашин, севший за то, что в приступе ревности чуть не укокошил свою любовницу и ее супруга-художника. Сел, но обещал вернуться и довершить начатое... В доме художника поселяется страх. Чувство точно по щелчку выключателя проявляет характеры всех обитателей этого русского дома в Неметчине.
И этим замечательна единственная пьеса Набокова — в ней криминально-адюльтерный повод становится поводом не для водевиля, а драмы, и за ней следишь с не меньшим напряжением, чем за хорошим детективом. В самом деле, здесь люди как у Чехова — ни плохие и ни хорошие, а какие есть в предлагаемых обстоятельствах данного события. И эту невероятно сложную простоту удается передать режиссеру и артистам — Марине Зудиной и Наталье Швец (сестры), Сергею Чонишвили в роли художника, Розе Хайрулиной в почти бессловесной роли прислуги, Игорю Вернику. Пожалуй, единственный случай, где Верник ни разу не засветился своей фирменной улыбкой, за что отдельное спасибо режиссеру — избавил артиста от штампа и показал его потенциал.
Психологическая драма для современного актера коварная дама — на одной технике не вылезешь: чуть сильнее нажим, и тут же возникает фальшь. В этом смысле сложнее всех дуэту Чонишвили — Зудина, постоянно выясняющему отношения, постоянно на грани нервного срыва. Но артисты замечательно ведут своих персонажей по краю чувств.
Неожиданное назначение Александра Семчева на роль Антонины Павловны поначалу вызывает экзотический интерес у публики: крупный (во всех смыслах) артист в женском платье и чепце — угроза тонкой истории, такой легко превратит молитву в фарс.
После спектакля — интервью с Александром Семчевым.
— Саша, это первая твоя сценическая женщина?
— Была попытка в институте сыграть в дипломном спектакле одну пани, но мой мастер Альберт Буров, когда посмотрел пробы, сказал: «Саш, не надо тебе это». С тех пор я панически боялся женских ролей. Да и сейчас боюсь. После первых спектаклей вообще было ощущение, что я потерялся, полная катастрофа.
— Твои коллеги обычно любят рассказывать про трудности другого свойства — чулки, каблуки. «Как вы это носите?» — кричат.
— Чулки — ерунда. Я прошу прощения, у меня под платьем панталоны, так что... И каблуки пять сантиметров. Я еще перстни надеваю — все это способствует моему приспособлению к роли. Но не это, ты понимаешь, главное.
— С кого ты, как говорится, снимал женский образ?
— Со многих. Здесь и моя мама есть, наблюдения за ее отношением к зятю. И мои собственные ощущения к своему ребенку.
— Можно ли говорить, что ты теперь лучше понимаешь женщину?
— Нет, не лучше совсем. Да и не надо это.
Опасения насчет Семчева оказываются совершенно напрасны — уже со второй сцены с Антониной Павловной, когда закончились аплодисменты, выданные авансом за один только женский прикид, обращаешь внимание на то, как Семчев обращается со своей престарелой героиней: аккуратно, как будто под локоток, берет и по сцене тихо водит от дочки — к зятю, которого больше жалеет, чем презирает, от зятя — к гостям на своих именинах. Именно в этой сцене классическая постановка резко уходит в абсурд с мрачноватой комедией масок — у всех за столом выбеленные лица, и говорят не естественными голосами, точно во сне. Еще один отсыл — к сну Татьяны, который завершается арией Ленского из «Евгения Онегина», естественно, на немецком. В финале Богомолов вновь возвращает на сцену экран — как фон времени с его нацистскими ужасами. Что рядом с ним это жалкое событие?
Отправлено: 05.02.12 19:47. Заголовок: Не знаю, что в пос..
цитата:
Не знаю, что в последний раз мне нравилось так, как "Событие". И какое-то странное ощущение, что в тот же день утром я думала о 8 октября. Уважительное и бережное отношение не только к тексту Набокова, но и к самой его литературной сути. Ко всем его иголкам, аллюзиям и грусти. У Набокова очень много во всех произведениях своего личного, он пишет то, что волнует его, а не класс-общество-эпоху. По-моему, как раз Гончаров (как раз в том смысле, что он учитель Богомолова) в своей книге говорил о том, что создавать надо только и исключительно волнующее тебя. И КБ делает именно то, что. Это чувствуется. А злости, которой дышала "Чайка" здесь совсем почти нет, а если где-то и есть, то совсем иная. От другого и для другого.
Количество общедоступных параллей зашкаливает, от чего зритель не может не балдеть. Алексей Максимыч и Антонина Павловна, три сестры, чайка, вишнёвый сад, ружьё, Бунин, Онегин и проч.
Если сравнивать с "Чайкой", кстати, то почему-то видеоряд кажется неожиданным. Впрочем, с "Чайкой" лучше просто не сравнивать. Она меня не покоряет и не зацепляет, как ни странно, хотя там много всего интересного, но по сути - это то же, что и всегда было в этой пьесе. Не то же только у Бутусова. Имхо. Огромное, килограммовое имхо. Но про "Чайку" в другой раз, сейчас всё-таки про "Событие". Мальчик-Эммочка. И жуткий псих-сыщик из "Казни" приехал тоже. Из того мира. И мёртвые и брат-близнец. Из набоковского мистическо-театрального трагифарса, которым ему зачастую представлялась окружающая жизнь. Но голуби, ходящие по крыше - совсем уже не тамошнее. Это из сокровенного и шепчущего мира, мира сцен внутренних и не гадких, мира переглядываний главных героев, когда остальные лишь маски второстепенной трагедии. Вот главная, наверно, удача спектакля - показать все пласты текста. Как же Набоков точен, как же точен! Каждым словом. И похоронные тексты на именинном кексе. Что, кстати, напоминает ритуал перед шаббатом. Знаменитые обманки Набокова с иллбзорными ожиданиями и притворными переживаниями вырастают в огромную трагедию, в главную, наверно трагедию. Когда подозвало, подпустило и обмануло, выпив тебя. Много цветной гитлеровской хроники. Много песен СС. Много смерти. И второй этаж с улицей, чтобы история не превращалась в каменную, камерную.
Очаровательнейший, обаятельный Семчев. Таким он не создаётся у Набокова, такой он у Богомолова. А Чонишвили почти что из "Метода Грёнхольма". Им нужно дно, актёрам, чтобы быть крепче в этом сложнейшем течении мысли и эмоции, чтобы двигаться свободно по вектору, заданному Набоковым и нарисованному Богомоловым.
Потрясающий спектакль, я не знаю. Вот. Не знаю. Потрясающий. Медленный-тихий-домашний-без шока напоказ. Внутренний. Русский психологический театр, однако, не здесь.
Отправлено: 06.02.12 12:22. Заголовок: Ружье не выстрелило ..
Ружье не выстрелило
В МХТ имени Чехова поставили пьесу Владимира Набокова "Событие"
Константин Богомолов – главный ньюсмейкер последних дней: только что «вся Москва» спорила, восхищаясь и возмущаясь его «Лиром», привезенным на гастроли из Северной столицы, и почти тут же он выпускает премьеру в МХТ имени А.П.Чехова. И уже говорят: про «Лира» можно спорить, но уж «Событие» – это... событие. Пьесу Владимира Набокова в МХТ до сих пор никто не ставил, да и в Москве, кажется, она тоже ставится впервые.
Элемент пародии на русскую драматургию и русских драматургов весьма силен в этой литературной пьесе: тут действует персонаж Антонина Павловна – читай: Антон Павлович Чехов, тут и Алексей Максимович – читай: Горький. Первая графоманка, пишет прозу, второй – художник, рисующий портреты мещан в немецком городке. Помимо этого сама пьеса, вызывающе иронично названная автором «Событие», пародирует чеховскую драму уже хотя бы тем, что сомнению подвергается чеховский постулат: если в первом акте висит ружье, то в последнем – должно выстрелить. Это «Событие» без события. У Набокова ружье не выстреливает. Целых три акта ожидают отмщения от человека, ждут, что он снова ворвется к ним в дом и убьет Любовь и ее мужа Алексея Максимовича, отмстит за свою несчастную любовь к Любови (тут еще одна ядовитая усмешка Набокова). И две сестры Вера, Любовь, но не хватает Надежды – набоковский ответ трем сестрам Чехова, есть тут намек и на Любовь Андреевну Раневскую, поскольку Набоков писал пьесу в Ментоне, той самой, где продала свою дачу чеховская героиня. Однако мститель, выпущенный досрочно на волю, садится на поезд и уезжает, не думая завершить сюжет кровавой мелодрамой. Пустое ожидание катастрофы – вот каков ироничный набоковский подтекст пьесы «Событие».
Константин Богомолов – режиссер не просто читающий, а много читающий, литературно образованный. Чего стоят его тексты капустников в СТД! Он блестяще сымитирует любой литературный стиль. Казалось бы, пьеса Набокова с ее литературной игрой в масть именно этому режиссеру.
Странно, но Богомолов в постановке практически обходит стороной постмодернизм автора, помещая «Событие» в обстоятельства, чуждые стилю писателя. Если действие пьесы у Набокова происходит в Германии, то у Богомолова – обязательно в фашистской. Почему? Пьеса не дает никаких поводов для этого, кроме того, что написана в 1937 году. Но писатели в тот год писали необязательно про немецкий фашизм. Вот Кафка предчувствовал, и, когда Константин Богомолов ставил «Процесс», его размышления в эту сторону были уместны, чего не скажешь о трактовке Набокова.
Кадры марша коричневых в спектакле, а потом и гетто с умирающими от голода детьми – всегда сильно действующее средство. Однако ни в самом тексте, ни в подтексте, ни в обстоятельствах написания самой пьесы автором нет ни одной ниточки, которая бы привела нас к такому историзму. Тут режиссер допускает произвол, предрассудок любимой мысли, потому вся тема фашизма, развернутая в спектакле, кажется вставленной насильственно, не проявляющей сути пьесы.
Странным образом текст, дышащий иронией к Чехову, почти проигнорирован режиссером. Только в назначении на роль Антонины Павловны Александра Семчева режиссер позволяет себе сценическое хулиганство, которое все-таки неадекватно набоковскому. Тут больше капустника, чем пародии, больше опять же своеволия, нежели продуманного решения в соответствии со стилем автора. Семчев играет по-своему блестяще, но то – пародия, допустимая в водевиле, но никак не в пьесе, нагруженной разного рода литературной игрой, полемикой, вышучиванием приемов, ставших штампами и в литературе, и в театре тех лет.
Спектакль распадается на разные типы театров. Создается даже впечатление, что актеры начинают вытягивать спектакль кто как умеет. Марина Зудина (Любовь) и Сергей Чонишвили (Алексей Максимович Трощейкин) кажутся персонажами из пьесы А.П.Чехова. Сцена дня рождения Антонины Павловны – сходка местного бомонда – в духе полумистического-полусатирического Леонида Андреева. За столом тени людей, белые маски, разрисованные яркими контурами. Вообще почти все горожане похожи на вампиров. Сама же обстановка (художник Лариса Ломакина) впечатляет постановочным размахом, красотой, духом ателье ар-нуво, но опять же не дышит той набоковской игрой, его язвительным взглядом, убивающим дух сакральности русской литературы.
Пожалуй, что удалось Константину Богомолову, так это справиться с весьма непростой задачей нагнетания действия, когда кажется, что мститель вот-вот войдет, вот-вот случится реванш. Каждый стук в дверь, а вторжений этих в пьесе немало, вносит все-таки тревогу в семейство Трощейкина. Однако разрешение такого нагнетания режиссер переводит в ожидание какого-то страшного события, вселенской катастрофы, которое еще произойдет как бы после пьесы. В то время как у Набокова «Событие» не событийно. Пустые тревоги, бессмысленные треволнения. Итог пьесы скорее – глобальная пустота, нежели вселенская катастрофа.
Сценического опыта, как ставить подобные тексты, в нашем театре практически нет, поэтому Константин Богомолов оказался первопроходцем на этом пути. Отдавая должное смелости, литературному вкусу режиссеру, все-таки заметим, что пока Набоков-драматург остается еще неразгаданной загадкой нашего театра.
В МХТ показали, как Набоков иронизировал над Чеховым
ВИКТОР БОРЗЕНКО
При жизни Набокова его единственная пьеса «Событие» обошла полмира. Ставилась в Праге, Варшаве, Белграде, Париже, Нью-Йорке, однако в России у нее не столь богатая история: наиболее известные премьеры состоялись в 1988 году в ленинградской студии «Народный дом» и в 2002-м – в «Школе современной пьесы». Несомненно, набоковское «Событие» оставалось «закрытым» произведением для российского зрителя. И поэтому у Константина Богомолова, осуществившего постановку в МХТ, была особая задача: не только ввести в репертуар несправедливо забытое произведение, но и отразить ту литературную полемику между Набоковым и современниками, которая «зашифрована» в пьесе и которую не мог уловить зарубежный зритель.
Владимир Набоков насытил свой текст бесчисленными аллюзиями: смотришь спектакль, но то и дело всплывает литературный фон начала XX века. Главный герой – художник по имени Алексей Максимович, который в немецком городе пишет портреты мещан. Его теща – литераторша Антонина Павловна (звучит почти как Антон Павлович), которая больше напоминает графоманку и работает над циклом «Озаренные озера». В этом можно увидеть перекличку с чеховским озером из «Чайки», хотя скорее это ироническая насмешка над названием стихотворного сборника Михаила Кузмина «Осенние озера». Впрочем, иронии и по отношению к Чехову в пьесе вполне хватает. Скажем, жену художника зовут Любовь (как и Раневскую из «Вишневого сада»), и в одной из сцен она скажет: «Я вышла замуж за букву «ять». В этом читается перекличка с чеховской «Свадьбой», где одного из героев зовут Иван Михайлович Ять. У Любови есть сестра Вера, но не хватает Надежды – Набоков тем самым «передает привет» «Трем сестрам». Кроме того, свое «Событие» Набоков писал во французском городке Ментона, где Раневская продала дачу перед возвращением в Россию. Но самое главное – Набоков оспаривает известный чеховский закон: если на сцене в первом акте висит ружье, то в третьем оно должно непременно выстрелить.
В набоковском «Событии» «ружье» висит, но не выстреливает…
Сценограф Лариса Ломакина разделила сцену на две жизни. Нижний мир – просторная гостиная в доме русских эмигрантов в Германии. Верхний – улица, по которой ходят люди, похожие на вампиров (это, скорее, тени людей, чьи лица покрыты белым гримом, а губы и брови обведены темной краской). В самом начале спектакля в этом «верхнем ярусе» появится экран, на котором поплывет цветная хроника предвоенной Германии: зазвучат фашистские марши, немецкие парни и девушки будут участвовать в спортивных состязаниях, произносить клятвы, бодро выбрасывать правую руку навстречу небу и кричать политические лозунги.
В нижнем ярусе – своя драма. Между Любовью (Марина Зудина) и Алексеем Максимовичем (Сергей Чонишвили) давно прекратились супружеские отношения (еще одна насмешка Набокова над именем Любовь). Они живут вместе, давно свыкшись с атмосферой общего раздражения и неприязни. Кажется, еще немного, и разорвется тонкая нить, на которой держится семья. Единственный сын погиб несколько лет назад. В память о нем художник изваял скульптуру, которая в спектакле беспечно расхаживает по комнате. И вдруг в этот устоявшийся мир врывается дыхание жизни, словно дамокловым мечом верхний ярус падает на нижний. Дело в том, что приятель семьи Ревшин (Игорь Верник) принес плохое известие – раньше срока вышел из тюрьмы Барбашин, который несколько лет назад совершил вооруженное нападение на этот дом. Тогда он хотел убить Любу, а заодно и ее мужа-художника. На много лет сел в тюрьму, но обещал довести свое дело до конца, едва выйдет на свободу…
Как стремительно меняется и без того напряженная атмосфера в доме. Здесь поселяется страх, а перед ним, как водится, меркнут любые маски – в каждом проявляется, наконец, его истинный характер. Муж оказывается редким трусом и паникером. Все другие, однако, держатся более достойно: и прислуга (почти бессловесная роль Розы Хайруллиной), и Вера (Наташа Швец), и гости, пришедшие на именины к Антонине Павловне (эту грузную даму без тени комикования сыграл Александр Семчев). В одной из сцен они собираются за общим столом и, словно чеховские герои, говорят, но не слышат друг друга, хотя в этих репликах очень многое можно прочесть. Будь Алексей Максимович внимательнее, он давно бы просек, что погибший сын был, скорее всего, не от него, а от преступника Барбашина. И об изменах жены догадался бы значительно раньше. Но он жил все эти годы, что называется, на своей волне: его взгляд на личную жизнь давно закостенел, а потому художник даже мысли не допускает, что Барбашин не злой преступник-террорист, а отчаявшийся влюбленный.
Беспрерывный громкий стук часов в гостиной и ноющие звуки скрипки за сценой отмеряют оставшуюся жизнь в этом доме. На протяжении всего спектакля – вплоть до финальной сцены – герои ждут, что в дверь раздастся звонок, и… произойдет «событие», поскольку на пороге будет стоять с револьвером Барбашин. Атмосфера нагнетается за счет того, что в дверь звонят часто, ведь все время в дом приходят люди. Вот-вот чеховское ружье выстрелит… Однако Набоков делает ход конем и словами одного из персонажей сообщает: мол, только что видел Барбашина на вокзале – садился в поезд, навсегда уезжает в другую страну в надежде начать там новую жизнь.
Чеховский закон нарушен. Закрывается занавес. Однако становится ясно, что «событие» все же произошло и настоящая драма в жизни персонажей только начинается, ведь Алексей Максимович лишь теперь понял, почему Барбашин несколько лет назад ворвался в этот дом.
Во многих своих постановках Константин Богомолов скрещивает тексты, предлагая публике своеобразную игру «в классики», выстраивая логические лабиринты. Нечто подобного ждали и от «События», однако на этот раз получился спектакль, близкий к первоисточнику, что ничуть не умаляет уровня постановки: просто это без сомнения новая грань в творчестве режиссера. Здесь тоже есть логические ходы, тонкие переходы, однако они совершенно иного уровня, чем, скажем, в другой премьере сезона – «Лире», поставленной Богомоловым в Петербурге.
Отправлено: 13.02.12 17:41. Заголовок: Одним днем В МХТ..
Одним днем
В МХТ им. Чехова поставили «Событие» Владимира Набокова
Премьере набоковского «События», поставленного Константином Богомоловым в МХТ, предшествовали гастроли его питерского «Лира», взвинтившего до истерики и поклонников, и хулителей. Режиссер испытал, как говорилось раньше, чувство глубокого удовлетворения. Ведь он не устает повторять, что стремится расколоть зрительный зал. Когда закрылся занавес в Камергерском, так и хотелось сразу воскликнуть: ну, Константин, это провал. «Событие» уж точно всем понравится. Не может, по-моему, не понравиться. Достопочтеннейшая декорация, повесь еще кремовые занавески и хоть «Дни Турбиных» играй. Никаких совокуплений с другими текстами, да и вообще никаких совокуплений ни традиционных, ни извращенных. Точное следование за автором, чувство его стиля, ритма, порядка слов, в конце концов. Но и тут, оказывается, облом, то есть раскол. Кто-то заскучал без эпатажных жестов, кому-то, оказывается, Холокост ни к селу, ни к городу. Замечу, он всегда ни к селу... В общем, с Богомоловым опять все в порядке — полный зал и никакого единодушия.
Да и как могло быть иначе? «Событие» и «Лира» поставил один и тот же режиссер, вернее, человек, вовсе не меняющий по случаю свое мировоззрение. Да, он истово продолжает разбираться с историей ХХ века, считая, что она нами не отрефлексирована. Да, он разными красками в разных спектаклях рисует портреты обывателей, вполне нелицеприятные. Он не уверен, что фашизм не продолжает метастазировать, или, напротив, уверен, что продолжает. Его попрекают излишней (?) начитанностью, мол, остается в театре филологом. Но он ведь с текстами играет (!), а мы, неначитанные, на свою беду порой не догоняем и злимся.
В «Событии» ничего не пришлось дописывать, потому как игру ведет сам Набоков, а режиссер как раз догоняет, очень даже, и наслаждается вместе с артистами. Здесь травестирование Чехова, Горького, Достоевского куда тоньше, чем просто пародирование. Для пояснения хочется, точно в толковом словаре, сделать сноску: см. исполнение Александром Семчевым роли Антонины Павловны (sic.) Опояшиной. Травестирование в чистом виде, но никакой тетки Чарлея или, не дай бог, трансвестита. Нежнейшая графоманка, автор «Воскресающего лебедя». Аукнутся и Соленый в так и не появившемся на сцене Барбашине (саркастическая мрачность и любовь к духам), и Чебутыкин, и сестры, конечно. Каждому автору у Набокова свой привет. Сергей Чонишвили, вырисовывая двуличность, а может, и вовсе отсутствие личности, не забывает, что его Трощейкина зовут Алексей Максимович. Нелюбовь к Достоевскому проглядывает в сыщике Барбошине Федора Лаврова: черт-хлыщ не так страшен, как его малюют. К игре с русской литературой добавляется и игра с современным Набокову европейским искусством. Апокалиптический экспрессионизм в сцене именин Опояшиной, гости которой напоминают знаменитый «Крик» Мунка.
Драматург хоть и подтрунивает над Чеховым, но сюжетную канву выстраивает в его духе: люди обедают, а в это время... Герои пьесы проживают всего один день. Любовь (ее с чеховской горечью играет Марина Зудина) называет его самым страшным днем, ее муж Трощейкин — последним. Утром они узнали, что из тюрьмы вышел тот самый Барбашин, который из ревности стрелял в них и пообещал, освободившись, отомстить. День прошел в ожидании. Ружье не выстрелило, к ночи узнали, что он просто сел на поезд и уехал.
Французский переводчик переименовал пьесу в «Катастрофу». Богомолов написал под заголовком: «Драматическое действие, совершающееся в провинциальном немецком городе в 1937 году». Художник Лариса Ломакина «построила» над квартирой Трощейкиных пустынную улицу. На ней мерзнет нищий возле ломбарда, чьи хозяева исчезнут, а на стекле белой краской выведут Jude. Набоков с семьей эмигрирует. И напишет антигитлеровский памфлет «Изобретение Вальса». А ту самую надпись на ломбарде сделает акушерка Элеонара Шнап (Дарья Мороз), одна из гостей Трощейкиных. За ужином она помянет имя своего первого мужа Эссера, созвучное не только одному из сподвижников Гитлера, но и СССР. Так аукается в пьесе год 1937-й. Для кого-то тоже ни к селу, ни к городу...
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 34
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума