Автор: Франсуа Рабле Режиссер: Константин Богомолов Художник: Лариса Ломакина
Действующие лица и исполнители
Пантагрюэль и не только: Виктор Вержбицкий Панург и не только: СЕРГЕЙ ЧОНИШВИЛИ Алексей Юдников Дама-Тамара и не только: Александра Ребенок Мама и не только: Дарья Мороз Мария Карпова Принцесса Бакбук и не только: Роза Хайруллина Дарья Мороз Мария Карпова Нянька и не только: Анна Галинова Какашка и не только: Павел Чинарев Олег Соколов Евгений Даль Алькофрибас Назье и только: Сергей Епишев
Поздравляю с премьерой Константин Богомолов Дарья Мороз Паша Чинарёв Alexandra Rebenok Maria Revyakina Лариса Ломакина Сергея Чонишвили , Виктора Вержбицкого ... Вы все хорошие люди и верите в чудо)
Отправлено: 16.05.14 09:52. Заголовок: Екатерина Якимова ..
цитата:
Екатерина Якимова
С Премьерой, Гаргантюа и Пантагрюэль! Спасибо потрясающей команде! Спасибо Виктору Вержбицкому, Сергею Чонишвили, Сергею Епишеву отдельное! Ура! Всех нас поздравляю от души!
Отправлено: 16.05.14 09:54. Заголовок: Фёдор Рожнев ААА..
цитата:
Фёдор Рожнев
ААААА! Тамара, а можно я Вас в театр приглашу (с). Спасибо большое Konstantin Bogomolov, Larisa Lomakina, потрясающая команда артистов, прекрасные люди, которые сделали всё, чтоб этот спектакль состоялся.
Отправлено: 16.05.14 11:10. Заголовок: Великаны, которых мы..
Великаны, которых мы потеряли
В Театре наций Константин Богомолов поставил свой самый лиричный спектакль. В его руках жизнелюбивая книга Рабле — ответ любым запретам в области культуры
Спич Гаргантюа-младенца о том, как и чем подтирать зад, у Богомолова звучит иначе: здесь это болтовня старика, которую внимательно слушает сын. Возможно, это оммаж итальянскому театральному мэтру Ромео Кастеллуччи: в его спектакле
«Гаргантюа и Пантагрюэль» Богомолова не станет хитом, как «Идеальный муж». Но интонация режиссера в этом спектакле совершенно новая и неожиданная.
Называть его провокатором уже дурной тон: театральные опыты Богомолова гораздо шире провокации, и в последние годы он занимается очень разным театром. Иногда шумным и избыточным, иногда — аскетичным и стерильным. Но почти всегда депрессивным, жестким. Тем и неожиданна новая премьера — это, если угодно, утопия от Богомолова. «Гаргантюа» — впервые о том, что такое в его понимании здоровая гармоничная жизнь. К которой, правда, мы не имеем никакого отношения.
Ларисе Ломакиной, его постоянному художнику, тоже досталась новая роль. В «Карамазовых» она подражала стилю «дом на Рублевке», а в западных постановках Богомолова — в Лиепае, Вильнюсе, Варшаве — стилю «евроремонт по низким ценам». Для Франсуа Рабле, гуманиста и гиганта Возрождения, Ломакина, наоборот, нашла архитектурный эквивалент словам «пространство культуры»: великолепный красный зал с кессонами на потолке. Эту древность обжили несколько эпох: советские лампы и столы тут уже давно, мягкая мебель, наверное, недавно. А последними, видимо, появились неоновые трубки на стене. Из них складывается слово TRINK: то самое заветное «Пейте!», которое услышали в волшебной бутылке великан Пантагрюэль и его друг Панург.
На «Гаргантюа» публике больше не надо читать — от обычного экрана с субтитрами-комментариями режиссер отказался, — зато придётся много слушать. Богомолов почти не редактировал авторский текст, но по-своему скомпоновал его части и поделил их между тремя рассказчиками: Сергеем Епишевым, Виктором Вержбицким и Сергеем Чонишвили, которого во втором составе заменяет Алексей Юдников. Чонишвили и Вержбицкий, пара Панург — Пантагрюэль, заняты в его самых известных московских спектаклях («Идеальный муж» и «Карамазовы»). Оба прекрасно освоили всё, чего обычно требует Богомолов: освободиться, успокоиться, расслабиться до состояния непринужденной беседы. Режиссер держит эту ноту в течение всего спектакля.
В его театре много текста — а в «Гаргантюа» текста очень много. В последнее время Богомолов чаще и настойчивее обращается к воображению зрителя: оно способно на большее, чем художник, актер или даже компьютерная графика — поэтому слово, ремарка («от автора», «от режиссера») выходят на первый план.
Этим в том числе и привлекла его книга: мир Гаргантюа и Пантагрюэля абсолютно литературный, описать его можно только словами. Попробуйте нарисовать великанов Рабле, соблюдая всё, что о них известно, — и вы зайдете в тупик: как целые деревни поместятся во рту у создания, которое ростом всего-то с кафедральный собор? А для режиссера это не проблема — достаточно показать на артиста, даже не на самого высокого, и сказать: «Он великан».
Искусство манипуляции Богомолов довел до совершенства: он может перезаключать договор со зрителем каждые пять минут — и все равно не запутать его. Вот мы в Утопии, в Фонарии, в Париже, вот мы вернулись на десять лет назад, перешагнули на двадцать лет вперед; сейчас это папа Гаргантюа, через минуту — младенец Пантагрюэль. У всех актеров по нескольку ролей, но и некоторые роли исполняет по нескольку актеров.
Неприличная книга Рабле, по словам Богомолова, — это повод говорить о теле во всех его проявлениях, о гармонии с телом. На самом деле это так и не так, ведь эротика и физиология даны нам только в описании, как и все остальное. Тело, как и поэзия, музыка, дружба, семья, любовь, секс, — часть единого целого, по режиссеру, часть того самого «пространства культуры», где не может быть иерархии или табу. И сейчас мы — с нашими старыми и новыми нормативами — к этому опять-таки отношения не имеем. В конце спектакля Сергей Епишев сложит микрофон — где-то до половины своего огромного роста — и, сам согнувшись в три погибели, скажет: «Все великаны умерли». Богомолов не был бы Богомоловым, если бы не поставил точку, из которой мы немедленно вернулись в сегодняшний день.
«Гаргантюа и Пантагрюэль» в Театре Наций проникнут детской непосредственностью
Слепой человек вышел на сцену, от пола до потолка выкрашенную краской цвета мяса, и ударился о микрофонную стойку. В зале перестали шушукаться, актеры расселись по диванам и стульям, а на заднике замерцала неоновая надпись TRINK. «Сегодня я расскажу вам сказку», — заявил конферансье.
Сказка — это то, что рассказывают детям. В Театр Наций на «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле в постановке Константина Богомолова пришли взрослые люди, но каждый раз, когда со сцены звучало слово «какашка», хихикали все — и солидный муж, и дама в вечернем платье, и студент, и старушка. Как дети, ей-богу.
Короткие главы возрожденческой прозы в интерпретации Богомолова превратились в гротесковые этюды с долгими перечислениями имен, названий еды и способов подтирки. Низменные подробности озвучиваются под аккомпанемент возвышенной музыки Генделя и Перселла. Спектакль выглядит образцом «тлетворного» современного искусства, но к Богомолову не придерешься — текст классика мировой литературы он сохранил в неприкосновенности.
Дарья Мороз картинно дергается в конвульсиях, показывая, как Гаргамелла на сносях мучается от случайного переедания бычьих кишок. Муж (Виктор Вержбицкий) поначалу ее успокаивает, а потом идет пропустить стаканчик — «крикни, что есть мочи, если станет худо». Вместо призыва о помощи звучит детский вопль-призыв — «Лакать!». Так рождается Гаргантюа. Или Пантагрюэль? Впрочем, у Богомолова это совершенно не имеет значения, потому что каждый актер играет сперва своего персонажа, а затем и всех остальных.
С детской непосредственностью разыгрывается абсурд в стилистике Даниила Хармса. Василий (Сергей Чонишвили) снимает штаны и идет знакомиться с дамой по имени Тамара (Александра Ребенок). Приглашает ее на спектакль, в котором говорящий лев обмахивает своим гульфиком женщину, лежащую в обмороке. «Как вам спектакль?» — интересуется кавалер у Тамары, поправляя рубашку. Та направляется к выходу, крича «Халтура!» — точно так, как обычно реагируют возмущенные зрители на спектакли Константина Богомолова.
Актриса Роза Хайруллина имеет настолько сильную актерскую харизму, что ей достаточно просто молча выйти на сцену. Режиссер написал ей роль в стилистике минимализма — она появляется, когда диктор говорит: «Пришла тоска», а далее просто сидит на диване. Это смешно, но вроде бы и серьезно — уж очень сосредоточенное у нее выражение лица.
Впрочем, в какой-то момент абсурд начинает восприниматься вне иронии, а игра оказывается способной не только развлечь, но объяснить природу явлений, смысл слов и устройство человеческого тела. Выясняется, что когда предметы используются не по назначению, в них открывается непредсказуемый смысл. Театр подходит для подобных экспериментов как нельзя лучше, ведь именно здесь действует устав Телемского аббатства: «Делай, что хочешь».
Коллективный танец под Юру Шатунова становится апофеозом. «Детство-детство, ты куда ушло?» — в этой фразе, вероятно, заключена суть происходящего. Актеры угловато танцуют, невпопад подпевают, а вокруг разбросаны старые игрушки — волчок, неваляшка, кукла. Тут-то и понимаешь: спектакль Константина Богомолова — о навсегда ушедшем детстве. О том, как снова почувствовать себя ребенком, смеяться над любой глупостью и в силу возраста не знать о правилах приличия.
Отправлено: 16.05.14 14:16. Заголовок: Карнавал на хронотоп..
Карнавал на хронотопе
«Гаргантюа и Пантагрюэль» Константина Богомолова в Театре наций
текст: Андрей Пронин
Клянусь священным чревом, славный император Евгений Миронов в своей империи собрал столько разных наций, что скоро уподобится Александру Македонскому. Вошли в его границы плодородный Серебренников, живописный Херманис и неприступный Някрошюс, смирил себя могучий Могучий, стали сателлитами еще не изведанные, но перспективные Волкострелов, Григорьян и Кулябин, наконец, сдались с боями прежде непокорные Остермайер и Лепаж. Собираясь в крестовый поход на Уилсона и Бонди, было как-то неловко не аннексировать предварительно Константина Богомолова, привлекавшего в последнее время немало паломников разного сословия. Благо и сам аннексируемый не возражал против капитуляции: его границы как раз атаковала стая зловещих троллей из тех, что роятся в эфире, во главе со своим корпулентным вожаком по прозвищу Радиоактивный Пепел. Не исключено, что нечисть отчасти была спровоцирована многомудрыми письменами неоплатоников и перипатетиков, обнаруживших на просторах Богомолова доселе здесь неведомый минерал — политический театр. Перипатетики хотели сделать комплимент, но, как водится, перегнули с патетикой, а тролли, охраняющие пещеры Горного короля, в итоге ярились понапрасну: вряд ли существует тот незадачливый Ионыч, которого театр Богомолова позвал бы на баррикаду. Зовы его диковинны и странны, сами с собой аукаются эхом и скорее располагают к уединению в бочке почтенного Диогена, чем к коллективным акциям.
Не станем спорить с теми премудрыми горожанами, что, словно в некоем сговоре, все как один обнаружили в «Гаргантюа и Пантагрюэле», богомоловском дебюте на сцене Театра наций по мотивам хрестоматийного сочинения мэтра Рабле, какие-то гражданственные демарши в защиту попранной телесности. Конечно, когда в аббатстве святого Принтера десятками выдумывают новые заповеди — против бородатых женщин и несанкционированных какашек, против несертифицированных гульфиков и слов, обозначающих их содержимое, — любые свободные ветры, выпущенные публично (а как же иначе инсценируешь мэтра Рабле со всеми его миазмами и оргазмами?), кажутся инсургенцией. Однако, думается, в нынешней проповеди важнее не аллюзии (которых не имеется) и тем паче призывы (каковых также нет), а сам способ ее произнесения.
Графиня (сценографиня) Лариса Ломакина на сей раз поместила актеров в линчевскую красную комнату — где еще, скажите на милость, мы обычно встречаем карликов и великанов? От Возрождения — рельеф потолка, от культурных толщ — размытые контуры гравюр Доре по стенам. Еще нехитрая меблировка и пара винтажных радиомикрофонов. Микрофоны напоминают о ежегодных Луперкалиях, празднике, иначе именуемом «Гвоздем сезона»: на нем отважные кавалеры Епишев и Богомолов, ко всеобщей радости, говорят гадости пресветлому театральному епископату. Кавалер Епишев, по основному призванию — брат-вахтанговец, тут как тут. Гренадерским ростом с Гаргантюа, в темных очках: он представляется слепым аэдом Гомером Ивановичем, встает к микрофону и принимается читать свой раблезианский текст глумливым луперкальским голосом. Текст, естественно, порезан (где почтенной публике найти досуг на чтение тысячестраничного фолианта?), звучит где-то с рождения Пантагрюэля (начала третьей книги), сращен с посконным хармсовским абсурдом, и всякие Иваны Ивановичи с Сергеями Серапионовичами тут резвятся вместе с французскими великанами. Прочие господа актеры во главе с изображающим Пантагрюэля обер-кавалером Виктором Вержбицким с энтузиазмом работают живыми картинами, иллюстрирующими речения Гомера Ивановича: то жизнеподобными, то такими, какие посещают безумца, объевшегося тертого молочая с бузинным соком. Как любит мэтр Богомолов (а с ним и мэтр Рабле), высокое тут легко проседает до низкого, карнавал едет верхом на хронотопе, Перселл сменяется Шнуровым, а то и певицей Натали, кончина матери героя (лучезарная госпожа Дарья Мороз) венчается ее залихватским танцем, с сольным номером выступает Первая какашка Пантагрюэля.
Дальше — только больше: Александра Ребенок поет «Casta Diva» с помощью своего телесного низа, Павел Чинарев убедительно солирует в весьма пикантном дивертисменте «Непоказанное место», слаженный хор шахтеров кабинета гастроскопии докладывает состояние кишечника Пантагрюэля, великаны из дома престарелых на глазах у публики увлекаются творчеством Сергея и Татьяны Никитиных, а богоподобная Роза Хайруллина, играющая в спектакле трудноформулируемую, но очень важную роль, делает уморительные гримасы. До поры за этим видна еще одна гримаса — довольная улыбка режиссера Богомолова, отоваривающего публику рискованными репризами. Но тут случается — а если не верите, то и проваливайте, — прецедент беспримесной магии.
Главным событием спектакля оказывается гипнотическая мощь сценического почерка Богомолова, который, на взгляд иных блюстителей театральной грамматики времен преподобного Гугуция, состоит преимущественно из клякс. Сбоящий кабареточный темпоритм оборачивается напряженным пульсом гипертоника, а скупая не то что на красочные метафоры — на сценические жесты режиссура почему-то заставляет публику смотреть во все глаза. В разреженном до идеального газа пространстве спектакля любая актерская оценка выглядит оглушительной пощечиной, а буквалистские метафоры, поставленные с собесовской скупостью, оказываются много мудрее иных многочасовых опусов «поэтического театра». Путешествующие Пантагрюэль и Панург (сиятельный Сергей Чонишвили) просто сидят на обломовском диванчике, грустно взирая на зрителя, а зритель готов увидеть в этой статике волны прибоя, дальние морские переходы и прочие одиссейские атрибуты многотрудного паломничества в страну Фонарию к оракулу Божественной бутылки.
Вержбицкий и Чонишвили играют с какой-то нездешней естественностью, вызывая из памяти допотопные формулировки вроде «живет в роли». В их дуэте читается что-то исповедальное. Усталый аристократизм одного и стоический сарказм другого — то ли пара чудаков-интеллигентов, состарившихся детей, назвавших себя героями Рабле и проводящих жизнь в книжных мечтах, обладает именно этими чертами характера, то ли пара актеров-интеллигентов ими с ними поделилась. Одиссея столкнет их с немощью старости (монолог Гаргантюа о подтирке режиссер поручает рамолическому старику, встречающемуся с сыном, — блестящий референс к «Проекту J» Кастеллуччи), загадкой смерти, тайной некоммуникабельности (долгий монолог на тарабарском «фонарном языке» в ключевой предфинальной сцене — пожалуй, самая сильная сцена спектакля) и недоступностью смысла. А Гомер Иванович опустится на колени — и не перед грозным демоном Милоном, конечно, а перед восхитительной нелепостью бытия, на сей раз столь удачно подвергнутой сценической аннексии. Вы еще не веруете? Тогда мы идем к вам. Ибо абсурдно и очень увлекательно, клянусь Адрастеей и Идеей.
Отправлено: 16.05.14 16:00. Заголовок: Тринк – и все тут К..
Тринк – и все тут
Константин Богомолов показал в Театре наций премьеру спектакля «Гаргантюа и Пантагрюэль»
Константин Богомолов показал в Театре наций премьеру спектакля «Гаргантюа и Пантагрюэль» по роману Франсуа Рабле. Постановка по одной из самых скабрезных и физиологичных книг в мировой литературе оказалась одной из самых целомудренных и минималистичных работ режиссера.
Нынешняя премьера у Богомолова уже пятая в сезоне: в этом году Богомолов делает один спектакль за другим, выпуская премьеры каждые два месяца. Сначала был литовский «Мой папа – Агамемнон» по трагедиям Еврипида, недавно привезенный в Москву. Потом – скандальные «Карамазовы», после выхода которых режиссер покинул МХТ, сорокинский «Лед» в варшавском Театре народовом и новая версия «Чайки» в Театре Табакова. И если монументальные «Карамазовы» стали как бы высшей ступенью того броского, радикального, социально непримиримого театра, которым режиссер занимался последние годы,
то все остальные спектакли идут по совсем иному пути – предельного минимализма, свободы от любых эффектов, полной сосредоточенности на тексте.
На таком фоне «Гаргантюа и Пантагрюэль» кажется срединным вариантом, спектаклем, в котором новый Богомолов встречается со старым. Интересно, что куда больше, чем «Карамазовых» или «Лед», премьера напоминает ранние постановки Богомолова, шести- семилетней давности, например «Муми-тролля и комету» в ТЦ «На Страстном» или «Много шума из ничего» на Малой Бронной.
Не случайно, что в «Гаргантюа» даже играют актеры, с которыми он не работал с тех времен, – Сергей Епишев, Анна Галинова, Олег Соколов (все они были заняты в «Муми-тролле»).
Богомолову были необходимы не просто его артисты, но те, кто отлично умеет существовать в стиле, который в этот раз ему понадобился, – непроницаемо абсурдном, бесстрастном и вместе с тем по-детски наивном. Он позвал прежде всего тех, кто играл у него уже много раз, от Розы Хайруллиной, ставшей музой всех последних спектаклей режиссера, до Сергея Чонишвили, играющего главные партии в «Событии» и «Идеальном муже» в МХТ. В итоге в спектакле возник редкий по сплоченности актерский ансамбль, в котором, кажется, вообще нет солистов, а есть только хор.
Все здесь подчинены единой воле, и главной целью актеров остается не сыграть тех или иных персонажей, а сообща рассказать историю.
Героев здесь на самом деле и вовсе нет как таковых. Указатель действующих лиц и исполнителей сразу же сбивает с толку: «Пантагрюэль и не только», «Панург и не только», «Какашка и не только». Фактически это означает, что здесь каждый играет всех, кого угодно. По существу, герой здесь только один – текст, льющийся стремительно и свободно и лишь изредка получающий прямое сценическое воплощение.
«Здравствуйте, дети! Меня зовут Гомер Иваныч. Сейчас я расскажу вам сказку», – обращается Сергей Епишев к залу в начале спектакля.
Все, кто находится на сцене, просто сказители. Одного из персонажей Розы Хайруллиной в богомоловском «Идеальном муже» звали Последний русский интеллигент, а здесь все – последние русские интеллигенты. В очередной раз – может быть, и в самом деле последний – собравшиеся вместе и непременно рефлексирующие, всегда готовые прочесть любые стихи с интонациями Бродского или Тарковского. Они похожи одновременно на героев Рабле, Беккета, Кэрролла и Довлатова (двух последних авторов Богомолов когда-то соединил в спектакле «Wonderland-80»).
Если Шекспира, Уайльда и Достоевского Богомолов предельно насыщал плотью, визуализировал в самых отталкивающих деталях, то в спектакле по Рабле, чья книга почти полностью построена на физиологических подробностях, он отказывается от всякой телесности, оставляя ее только на словах.
Актеры долго-долго произносят многостраничные описания яств, которые уплетал Пантагрюэль за завтраком, способов подтирки и всей родословной великана, делая это невозмутимо и вдохновенно, сохраняя тон, каким читают на ночь сказки. Они будут долго описывать гульфики и их содержимое, обсуждать «непоказанные места» – но ни одно из этих мест в самом деле так и не будет показано.
Условность, условность и еще раз условность.
Вместо ярких красок и резких эффектов, которыми гремели последние спектакли Богомолова, здесь только полутона. Виктор Вержбицкий ровным и спокойным речитативом произносит монолог отца Пантагрюэля, скорбящего по умершей жене, после чего Сергей Епишев так же бесстрастно объявляет: «Он ревел коровой». Если один герой пустится за другим в погоню, то они оба будут долго-долго мерными шагами ходить вокруг дивана. Богомолов вычищает эмоции, оставляя от них только слова, сводит движения до слабого намека на них.
Место и время действия неопределимы. Да, родителей Пантагрюэля зовут Анна Петровна и Игорь Сергеевич Иванищевы, а его единственного и сразу убитого им учителя – Иван Федорович Галилей-Гаврилов.
Но речь не о переносе «Гаргантюа и Пантагрюэля» на русскую почву, а о создании мифологизированной реальности, где все двойственно и нет ничего подлинного, где Панург легко может родиться и вырасти, как он сам объявляет, в Орехово-Борисово, но при этом быть чистокровным французом.
Условной страны, одинаково похожей и на Францию, и на Россию. В ней точно так же, как у нас, все любят рассуждать о великом прошлом, только вспоминают не о священных войнах, силе патриотизма и достижениях в искусстве, а о том, «как мы какали в молодости». Вместо моральных принципов и общественных ценностей предметом ностальгии делаются размеры экскрементов.
Бравая бригада «людей в черном», опустившаяся в кишечник папы Пантагрюэля, чтобы спасти его от запора, встает в картинную позу и хором запевает советский «Шахтерский марш».
Где-то добывают нефть, где-то уголь, а в этой стране полезные ресурсы – совсем другие. Но разве от этого что-то меняется?!
Все вроде бы в этом мире прекрасно, да только одна есть проблема: интеллигенты, как всегда, очень одиноки.
И Пантагрюэль не может найти свою любовь. Снова и снова спрашивает девушку: «Вы девственница?» А она каждый раз отвечает: «Я Тамара».
А потом, когда в театре «Комеди Франсез» ей показывают скабрезный спектакль «Лев и лис», в ужасе убегает со сцены в зал и покидает его с криками «Халтура! Вульгарщина! В центре Москвы!».
В одном из интервью Богомолов обещал показать женоненавистнический спектакль. В результате его вряд ли можно считать таковым, но от женщин все равно камня на камне не остается, и апофеозом этой темы становится момент, когда на сцену приглашается заслуженная певица Звезда Ивановна.
Актриса Александра Ребенок, суперэффектная блондинка в роскошном платье, подходит к микрофону, однако тот не поднимается к ее рту, а опускается до уровня совсем другого органа. И именно он, а не она исполняет «Casta diva».
Женская «срамная часть», поющая арию из оперы Беллини, делается одним из главных эпизодов спектакля Богомолова и эффектной метафорой всего раблезианского мира, в котором священное и презренное смешаны до полной неразделимости.
Во втором действии тональность спектакля меняется и ирония порой уступает место сосредоточенной медитативности. Герои, ощутив тоску, отправляются в странствие в поисках заветной страны Фонарии. Конечно, они посетят всего несколько островов из тех десятков, о которых рассказывает Рабле. Но зрители все равно успеют погрузиться в это необычное состояние путешественника, попавшего в загадочный и затерянный мир, движущегося по нему на ощупь и постепенно проходящего все дальше и дальше без всякой надежды на возвращение.
В «Гаргантюа» Богомолов, конечно, использует гэги, но делает это не так, как раньше, – аккуратно, дозированно и скромно, избегая резких движений и откровенных провокаций.
В финале спектакля наконец будет разгадана тайна, на всем протяжении действия мучившая зрителей, которые не читали первоисточник, – тайна огромной надписи TRINK, нависающей над сценой. Герои наконец попадут в обетованную Фонарию и принцесса Бакбук подведет их к стоящей на столе Божественной Бутылке.
TRINK окажется словом этой Бутылки, то есть звоном, который она издает, когда трескается.
Для героев Рабле этот «Тринк», как и встреча с Бутылкой, был кульминацией всей их праздничной философии. Но для слегка меланхоличных, поэтически серьезных персонажей Богомолова это пустое слово вряд ли можно считать такой же огромной радостью.
Представьте себе: вы всю жизнь вспоминаете великое прошлое, мечтаете о счастье и свободе, долго-долго пытаетесь найти смысл жизни, а потом вдруг выясняется, что он состоит всего лишь в смешном и нелепом «Тринке», в звуке, который не значит вообще ничего.
Хотя Богомолов не включил в спектакль ни одно из рассуждений Рабле и его героев о религии, в конечном счете его «Гаргантюа» все равно во многом сводится к этой теме. Религия «Тринка» делается символом любой веры, любой социальной системы. Получается, что все, что угодно, просто «Тринк» и любые идеалы так или иначе сводятся к «Тринку». Потому что вся жизнь есть абсурд и в ней по определению не может быть смысла.
В самом конце Гомер Иванович грустно произнесет: «Все великаны умерли» и запоет – конечно же, под фонограмму – незабвенный хит 90-х, песню Наташи Королевой «Маленькая страна» о крохотном царстве по ту сторону гор, где все так милы и счастливы. Ну а по эту – та самая страна, в которой великаны давно мертвы, а те, что избежали гибели, превратились в карликов и могут только сидеть на диванах, долго-долго рассказывая о том, как хорошо и обильно они когда-то какали.
Отправлено: 17.05.14 05:26. Заголовок: Милена Кушка Я не..
цитата:
Милена Кушка
Я не могу больше терпеть, меня-таки пробирает с самого вторника. Я выскажусь. Все, включая самого Богомолова, говорили, что спектакль "Гаргантюа и Пантагрюэль" - об отношении души и телесности, о том, как упорно мы пытаемся эту телесность вытравить приведением тел в идеальные формы целлулоидных стандартов и игнорированием всех их перманентных функций, кажущихся нам неэстетичными. Да, это есть, и механизм работает: в какой-то момент часть зала начала истерически откашливаться, и не могла остановиться. А я по пути домой пропустила остановку и уехала на "Динамо" (честно, я не понимаю, как можно пропустить одну из двух). Но спектакль не об этом совсем, а о том, что мы все умираем, все теряем тех, кого любим, и это так повсеместно, что можно было бы об этом и не говорить, ну да ладно, поговорим, вот, мол, целый спектакль вам об этом поставил. Я, конечно, тот самый зритель, для которого Богомолов, собственно, старается, я от него еще нахожусь в неослабевающем кретинском восторге, - с того момента, как увидела в декабре "Идеального мужа". Но во всех виденных мною спектаклях до сих пор была встроенная волшебная обезболивающая таблетка. В "Идеальном муже" мы сами себе удивлялись, что нам, оказывается, этих ничтожных человечков пронзительно жалко, потому что чувства-то не меняются, кто бы их ни испытывал: и боль, и трагедия - настоящие. В "Карамазовых" за четыре с половиной часа мы наглядно убедились, что живем уже в аду, прямо здесь и сейчас - и потом, за последние пятнадцать минут, дали себя уговорить, что ад и жизнь неразделимы, и жизнь без него по определению невозможна, это была бы другая история, - и вышли счастливыми. "Лед" рассказывал каждому зрителю, даже темноволосым и темноглазым, очень интимную как раз ту самую другую историю - о том, что такое была бы жизнь без жизни и без ада, и о том, что завтра и он, этот зритель, может оказаться членом рода заблудившихся ангелов, и обрести цель, любовь, семью, племя, - о которых и мечтать невозможно было... А если и нет, то где-то рядом его, зрителя, история, другая, еще непрочитанная, но которая тоже имеет смысл. А вот на "Гаргантюа и Пантагрюэля" режиссер таблеточки не предусмотрел. Вот она, спрессованная в три часа жизнь великанов. Вдохнуть - выдохнуть не успеваешь, как уже потерял тех, без кого и дышать-то трудно. И любить их толком не успеваешь, как хотел, потому что все коротко, и в лучшем случае твой некогда могучий папа уже превратился в смешного старичка, а в худшем - мамы уже нет, и увидишь ее только во сне. В конечном счете - ты и сам уже, оказывается, плыл-плыл, да и приплыл, - и этим исчерпалась твоя история. Да и тебя, собственно, нет, потому что ты - это не только ты, ты играешь три роли, но и тебя периодически тоже играют другие. И вот как раз когда я в слезах после спектакля срочно кинулась домой любить своих в это адски короткое отпущенное нам время, - вот тут-то я остановку и проехала и укатила на "Динамо". Спектакль-то о том, что не фиг забывать о телесности. Зараза.
Отправлено: 19.05.14 23:08. Заголовок: «Гаргантюа и Пантагр..
«Гаргантюа и Пантагрюэль» - телесный памфлет Богомолова
Замыслив постановку «Гаргантюа и Пантагрюэля» в Театре Наций, Константин Богомолов, объявленный со времен «Идеального мужа» главным театральным провокатором, оставил политику в стороне и исследовал гораздо менее очевидную для нас вещь – гармонию и взаимопонимание сознания и тела. Сегодня, да еще в руках Богомолова, роскошный роман Возрождения Рабле, может, звучит еще резче чем в 16 веке – при том, что текст нисколько не переделан – все, как было у автора. Но если история действительно циклична, то режиссер, кажется, по-гениальному обогнал свое время – потому что нам до возвращения к радостному и безграничному жизнелюбию Рабле еще пару веков топтаться в скрепах.
Сделав акцент на тексте, и обойдясь во всем другом скупыми (для него!) средствами, Богомолов создал виртуозный, очень лиричный и неисчерпаемый по смыслу спектакль. Пространство сцены - сверху донизу утробного мясного цвета. Так, наверное, выглядит великанский живот изнутри, который художник Лариса Ломакина «обставила» по стандарту 70-х: диван, торшер, стол, безликая кухня, сервант, школьная доска, кукла-неваляшка, юла… Но эти скучные предметы советского детства помогают зрителю настроится на ту прекрасную непосредственность, с которой ребенок любопытно и нестыдно изучает собственную телесность, находя ее как минимум достойной внимания.
К микрофону на авансцене, слепо натыкаясь на все что попадется, пробирается Сергей Епишев в черных очках, и заявляет, что он Гомер Иванович, и сейчас расскажет детям сказку. Его повествование подхватывают актеры с непроницаемыми лицами, серьезными интонациями и ерничеством в каждом жесте. У Виктора Вержбицкого, Сергея Чонишвили, Дарьи Мороз, Павла Чинарева – у всех «богомоловцев» - по нескольку персонажей. «Пантагрюэль и не только», Панург и не только», «Какашка и не только», «Дама-Тамара и не только». Это совсем не сбивает с толку, потому что главные перевоплощения происходят в голове зрителя – режиссер обращается напрямую к его воображению. Здесь будут тщательное зачитывание длиннющей родословной героя, перечисление всего съеденного, рассуждения о содержимом гульфика, падающий с грохотом человек-какашка, здесь при словах Гомера Ивановича «пришла тоска» выходит неподражаемая Роза Хайруллина и ведь веришь, как миленький, и импульсивное хи-хи застревает в горле.
Со спектаклями такого режиссера (а Богомолов – еще и филолог) всегда такой фокус: чем больше книг читал зритель, тем ему интереснее. Да и вообще у Богомолова свои отношения с публикой, он устраивает ей американские горки эмоций, провоцирует, дразнит, водит за нос. Кому-то покажется хулиганством, когда Чонишвили - Василий (герои носят и русские имена) идет знакомиться с Дамой –Тамарой (Александра Ребенок) заранее сняв штаны, а потом приглашает ее в театр на «непоказанное место», (новелла из Рабле, где лев старательно обмахивает гульфиком женское междуножье). Не оценив «прикола» Дама-Тамара с воплем «Халтура! И это в центре Москвы» уходит – а зритель аплодирует, оценив злую и горькую иронию режиссера.
Кому-то покажется возмутительным номер певицы Звезды Иванны, когда микрофон оказывается ровнехонько напротив интимностей вставшей на табурет актрисы и оттуда звучит ария Нормы – не менее, кстати, прекрасно, чем если бы она звучала из более привычного места – рта. Но, как писал Рабле, «автор просит благосклонных читателей подождать смеяться»,потому что «Каста дива» хороша, чем ее ни пой. Богомолов вообще гениально умеет взламывать все мерки, сочетая несочетаемое, заставляя высокое и низкое работать вместе: душу и звезду-Иванну, Наташу Королеву и Юру Шатунова с Генделем и Бродским, абсурд и ностальгическую «Темную ночь» Бернеса.
Второе действие, когда обстановка на сцене меняется зеркально, оказывается много печальнее первого – герои предпринимают невозвратное путешествие на только в дальние земли – остров живых колбас, страну Фонарию, но и сама их жизнь понеслась к закату. И не случайно здесь возникает жесткая тема о престарелых великанах, вспоминающих: «как мы какали в молодости!». И в самом конце, когда становится ясно, что смысла в жизни не больше, чем в звуке «trink» на дне разбитой бутылки, исполинский Гомер Иванович объявляет, что великаны умерли, становится на колени, уменьшаясь в росте наполовину и поет песенку «Маленькая страна».
Отправлено: 07.06.14 14:36. Заголовок: Делай, что хочешь В..
Делай, что хочешь В Театре Наций дают «Гаргантюа и Пантагрюэль». Только для взрослых
Режиссер Константин Богомолов поставил вызывающе ненормативный спектакль без единого ненормативного слова. Окруженные запретами «взбесившегося принтера» Государственной думы, российские художники ищут возможности свободного существования в профессии. Ищут лазейки. Ищут сценическую правду в государстве тотального вранья. Пытаются создавать реалистические картины, не отрывая карандаша от бумаги, — потому что, если оторвешь карандаш, его тут же выбьют из твоей руки. Хорошо, если не зубы.
Художники разбились по лагерям: кто-то привычно встроился в румяные ряды и зашагал в ногу с народом, кто-то распихивает по карманам вялые фиги и достает из рассохшихся сундуков пожелтевшие словари «эзопова языка», кто-то начищает лыжи и расписывает далеко вперед зарубежные контракты, а кто-то упорно продолжает жить в своем свободном мире, предпочитая не замечать ни угроз, ни окриков, ни беснующихся дикторов центрального ТВ.
Богомолов — из последних. Во всех смыслах.
Сплошное глумление
Сказку про добрых обжор-великанов мы все читали в детстве, не подозревая о том, что существует ее нецензурированный недетский вариант. Совершенно непристойный, напичканный скабрезностями, сальными шутками, глумлением над общепринятыми «святынями».
Что делать мыслящему, избалованному абсолютной свободой, хорошим образованием, мудрыми родителями и чуткими учителями человеку в эпоху неотвратимо надвигающейся тотальной несвободы? Что делать художнику, со всех сторон обложенному государственными запретами и воинственным ханжеством большинства. «Делай, что хочешь», — нашептал Рабле Богомолову. И девиз раблезианского «Телемского монастыря» — общества свободы и самоорганизации — стал главной движущей силой спектакля.
Не нарушая ни единого запрета, Богомолов поставил вызывающе свободный спектакль, взрывающий все возможные табу, спектакль с трагическим подтекстом и лирической светлой душой. Исполненный с хулиганской бесшабашностью, каким-то бесстрашным мальчишеским задором, за которым угадываются печальный опыт и натруженная язвительная ирония человека, потерявшего надежду. Это спектакль мальчика-мудреца, старика-ребенка. Но не маразматика, нет, не пугайтесь :-)
Сказочное Зазеркалье, выстроенное авторами (художник Лариса Ломакина), — это такой «Конек-Горбунок» наоборот: вместо огромной рыбы-кита, на которой умещались леса-поля-деревни, нас затягивают в огромную кроваво-красную пасть. Внутренний (буквально!) мир бескрайнего желудка Гаргантюа вмещает в себя домашнюю утварь, кровати, диваны, шкафы, столы и стулья, лампы, люстры и торшеры и неоновую вывеску загадочного слова «TRINK», смысл которого объяснится ближе к финалу.
За время спектакля мы, кажется, узнаем все о физиологических особенностях главных героев — от Первой Какашки (именно так, имя собственное, потому что Первой Какашке будет выделен отдельный торжественный выход с песней «Первый поцелуй, первая гроза, первое хочу, первое нельзя») до последней отрыжки.
Мягким, волнующим, интеллигентным баритоном великаны расскажут нам, чем лучше подтираться, как бороться с запорами, из какой мочи возникают целебные источники, почему крепостные стены, выложенные женскими причинными местами, — самые непробиваемые стены в мире, вежливо поспорят о длине гульфика, расскажут и покажут увлекательный процесс доставания дерьма через рот, предадутся ностальгическим воспоминаниям о сексуальных утехах, о поющих «Каста Диву» женских половых органах и воскликнут, не скрывая слез умиления: «Ах, как мы какали в юности!» «Хор престарелых великанов» дикими голосами прокричит советскую хоровую «Когда мы были молодые!».
Мир как пук
Каждый новый эпизод будет откровеннее предыдущего, спектакль завоевывает зрительское пространство мягко, неслышно, как кошка, что сначала трогает лапой место, куда ступать.
Вот уже разыграна грубая балаганная притча о Льве и старушке, где сердобольный Лев (Сергей Епишев) вместе с похотливым Лисом (Павел Чинарёв), с длинным упругим хвостом, фарширует лесным мхом «непоказанное место» обморочной старушки (Анна Галинова), которая устраивает на сцене настоящую вольную «пирдуху». Вот уже разыгран драматический любовный диалог между юным Панургом (Павел Чинарёв) и дамой его сердца в белом школьном переднике малолетки (Дарья Мороз). Недвусмысленные намеки и непристойные предложения подаются, как романтическое признание, как монолог пылкого Ромео у балкона возлюбленной. Однако спущенные штаны и мерцание чего-то притягательно-запретного превращает сцену в настоящий эротический экстаз с присущим этому состоянию оглушительным финалом.
Так Богомолов вслед за Рабле приучает нас к мысли, что свобода низкого неминуемо ведет нас к свободе духовной, так декларируемая авторами свобода испражнений и отправлений превращается в неподконтрольный никаким запретам и порицаниям гимн подлинного свободомыслия.
Не случайно похабные стишки, звучавшие в начале драматического пути, которые обаятельно цитировал Гаргантюа — «Мой зад свой голос подает, На зов природы отвечая, Вокруг клубится вонь такая, Что я зажал и нос, и рот», — во втором акте рифмуются с неожиданной романтической декламацией гумилевских «Капитанов»: «Или, бунт на борту обнаружив, Из-за пояса рвет пистолет, Так, что сыпется золото с кружев, С розоватых брабантских манжет».
Великаны среди людей
Артисты существуют в унисон с режиссерской мелодикой — они знают и чувствуют своего «капитана», поскольку прошли вместе немало «ходок», — не раз и не два работали вместе, и редко когда им удавалось проскользить по зеркальной глади моря, впереди новые морские бури — штиля явно еще долго не будет. Диалоги Пантагрюэля (Виктор Вержбицкий) и Панурга (Сергей Чонишвили) — центр спектакля, его стержень или, пользуясь лексиконом Рабле, его «коловоротик», «буравчик», «ревунчик-попрыгунчик» и «стоячок». Интеллектуальный юмор соседствует с юмором намеренно низким, грубым, отсылающим к народному площадному балагану, к шуткам Уленшпигеля — молочного брата «пукающих» великанов. Девушкам здесь существовать сложнее — это явно мужской мир, в котором если и есть место женщине, то только в образе «тоски» в полосатой пижаме, которая то придет, неслышно усевшись в углу дивана, то уйдет прочь (Роза Хайруллина). И тем не менее и Александра Ребенок, и Дарья Мороз, и Анна Галинова безошибочно чувствуют интонацию и атмосферу, бесстрашно и бесстыдно ныряют в насмешливый мир этого глумливого «Арканара».
Дирижером «Гаргантюа и Пантагрюэля», Человеком от Театра, лукавым Вергилием этого путешествия, безусловно, является невероятный Сергей Епишев, способный запомнить не только километры текста (а знаменитые перечисления Рабле могут быть вписаны в Книгу рекордов Гиннесса), но и управлять зрительным залом, колдовать над ним, как заправский шаман.
Константин Богомолов упрямо гнет свою линию, доказывая, что и великаны могут жить среди людей. Главное — не увлекаться битвами с Дикими Колбасами и следовать призыву Оракула Божественной Бутылки — «Тринк!»
"Гаргантюа и Пантагрюэль" Театр Наций, 15 июня 2014
Как и в случае с "Карамазовыми", Рабле был вывернут наизнанку. Вместо заявленной витальности - старость, смерть, энтропия, могильные черви. Завидую тем, кто в алой бархатной обивке стен увидел ассоциацию с человеческими внутренностями, это оптимистично. Другой вариант - бархатная обивка гроба, и только. Действие происходит в метафорическом доме престарелых, откуда до этого гроба рукой подать. Немного беззаботного живого детства, немного сексуальной юности - вот и заканчивается витальность. В воспоминаниях стариков физиология жизни превращается в физиологию старости и болезни (достаточно вспомнить историю с "тёплыми гусятами" - как она звучит у Рабле и каким старческим "весельем" оборачивается в спектакле). К привычным извращениям Богомолов добавил копрофилию, и тут можно вспомнить, что всяческая копрология в древности символизировала как раз не жизнь, а смерть. Как впрочем и ..."звезда" - женское "непоказанное место". Мы-то, может, сейчас по-другому это воспринимаем, но бессознательное не обманешь. Текста Рабле в спектакле много (оказывается, я помню большие куски - самые яркие, хрестоматийные, которые как раз туда и попали). А собственно богомоловские фрагменты или перелопаченные до неузнаваемости куски романа очень напоминают блестящие сорокинские стилизации из "Голубого сала". Томительные, длинные перечисления слушать подчас было тяжеловато, но публику взбадривали традиционными шлягерами, замечательно обыгранными, и шутками ниже пояса. Во втором действии этой веселухи стало меньше, но зрители (оставшиеся) уже втянулись, монотонность воспринималась лучше. Богомолов прекрасно знает, как надо заканчивать спектакль, чтобы надолго закрепить эффект - и уже традиционно закончил песней. Драматический потенциал песни Наташи Королёвой "Маленькая страна" был вскрыт ещё братьями Самойловыми, я хорошо помню их исполнение на тв в какой-то из Новых годов. Так что здесь это прошло на ура. Высоченный Епишев резко уменьшился в росте - великаны умерли. Впрочем, понятно, что умерли не только они, мы все движемся к одной цели и всё наше существование - предмогильное. Людей у Богомолова нет, так что персонажей лучше обозначать именами исполнителей. Прекрасен Епишев - с его специфической пластикой "подслеповатого", с его чтением текста, с точностью интонаций. Вержбицкий прекрасен тоже - ребёнок, старик, великан, сложный и значительный. Чонишвили я отказывалась воспринимать в качестве героя, здесь он - второй, и совершенно замечательный. Они - сначала друзья, потом отец и сын, которым предстоит пережить не только свою смерть, но и смерть близкого. Павел Чинарев многолик, лёгок, быстр, выразителен. Много уже писали про то, что актёры играют свободно и с огоньком - да, это так! Но вот... Роза-тоска, к сожалению, становится такой же традиционной деталью богомоловских спектаклей, как эротическая школьница в белом фартучке. Очень обидно, что столько актёрских сил и нервов уходит на то, чтобы просто быть на сцене - значимой деталью, но не более того. Другим актрисам повезло больше. Удачная роль у Марии Карповой, недавней райкинской выпускницы, чья вокальная и пластическая подготовка подобающе используется в спектакле. Очень хороши стильная, фарфоровая Александра Ребенок и характерная Анна Галинова. Cпектакль, несомненно, очень хороший, умный и грустный. Продуманный. Но уж что там у кого осталось в голове и на душе - тайна за семью печатями. Богомолов настолько свободно экспериментирует с тыканьем зрителям в разные зоны и места, что результат может быть и непредсказуемым - несмотря на продуманность.
Отправлено: 16.06.14 06:39. Заголовок: Ольга Вайншток Был..
цитата:
Ольга Вайншток
Была на Гаргантюа и Пантагрюэле в театре Наций. Я не уверена, что все поняла, но мне понравилось. Чонишвили и Вержбицкий изумительно хороши. Здесь царствует не смех, а ирония. И когда заканчивается смех, становится очень грустно. А вот публика была очень стыдная, выходили не просто, с шумом. В этот момент мне было так больно за артистов. А я хочу еще раз посмотреть.
Отправлено: 17.06.14 16:25. Заголовок: Сергей Рощин Театр..
цитата:
Сергей Рощин
Театральное. Записки Созерцателя.
«Гаргантюа и Пантагрюэль». Рабле Франсуа. Театр Наций. Реж. Богомолов Константин. 16.06.2014 (премьера 12.05.2014). По волнам образов телесного низа 16.06.2014 Гаргантюа и Пантагрюэль; 5 Трудно отзываться на спектакль сам по себе, забывая о «театральной линии», прочерчиваемой Константином Богомоловым. К тому же она последнее время достаточна последовательна. К тому же он последнее время очень производителен, за сезон пять премьер и одно обновление спектакля в трех странах и в шести театрах. И премьеры все по-своему принципиальные. Учитывая все это, у зрителя, идущего на очередную премьеру Богомолова, есть ожидания предельной провокативности и отсылок к социально-политическому контексту. Так же, учитывая режиссерскую манеру и эксперименты последних спектаклей, есть ожидание большего внимания к тексту, чем к изображению действия. У Богомолова душа филолога по образованию периодически доминирует над телом режиссера по профессии. Ждешь титров на экране, а не игры актеров на сцене, и готовишься скучать читая. Так вот, многие из этих ожиданий не оправдались. За последние четыре-пять сезонов это самый не провокативный спектакль Богомолова. Никакой провокативности, никакого социально-политического контекста. Это Рабле, это образы телесного низа, это жизнь тела во всех проявлениях. Считать разговор об этом с неизбежными подробностями провокативным, можно только совсем не зная, о чем там у Рабле. А у него именно о теле, и даже больше о телесном низе. Тело ест, пьет, жрет, испускает, испражняется, болеет, совокупляется, рожает, умирает, и делает это со всеми подробностями звуков, запахов и наглядности. Строго говоря, до запахов режиссерская мысль не додумалась, это уже мои режиссерские фантазии, с наглядностью – балансировала на грани безудержности (самый яркий момент – исполнение «Casta Diva» женским телесным низом), зато со звуками не ограничивала себя ни в чем, это понятно, ведь филолог по образованию, а не архитектор как Питер Гринуэй. Из этих моих слов можно подумать, что на сцене явлен раблезианский мир во всей своей безудержной витальности. А вот и нет. Это скорее игра в него, и больше в первом действии. А второе действие это меланхоличное, тоскливое (Тоска присутствует на сцене натурально, ее играет Роза Хайруллина, кому же еще ее играть) путешествие Пантагрюэля (Виктор Вержбицкий) и Панурга (Сергей Чонишвили) в утопичную страну Фонарию. И это путешествие и есть суть спектакля. Это путешествие стареющих мальчиков, наигравшихся с телесным низом в молодости, путешествие, которое уводит их к волнам памяти о телесном низе, а это уже не жизнь тела, или жизнь не только тела, но и жизнь духа, так как образы, даже образы телесного низа, и память — это уже дух. Когда мы едим, пьем, испражняемся, совокупляемся, мы живем в эти моменты больше ощущениями тела, когда мы вспоминаем о том, как, с кем и при каких обстоятельствах мы это делали, мы живем духовной жизнью. У Уильяма Голдинга есть небольшая повесть «Чрезвычайный посол». Я там очень люблю одну сцену – обед старого римского императора. Император обедает, это целая церемония, ритуал, солдаты построены, слуги приносят блюдо за блюдом. Но, когда императору приносят кастрюльку с едой, он открывает крышку, вдыхает запах яства, и приказывает унести обратно. Императору не нужна еда, ему достаточно воспоминаний об этом блюде, о том когда, с кем он его ел, ему достаточно воспоминаний. Вот так и путешествие Пантагрюэля и Панурга. Это путешествие меланхолии уходящей жизни. И заключительное «TRINK», это не жизнерадостный возглас и призыв бутылки, «тринк» это последнее испускание телом звука, запаха, это уход из тела того, что является не телесным, это облачко воспоминаний о жизни нашего телесного низа. Мне всегда мешала примириться со спектаклями Богомолова его редкостная мизантропия, в которой утопали все другие идеи. В «Гаргантюа и Пантагрюэле» этой мизантропии практически нет. Неужели возраст начал корректировать молодеческую непримиримость? Но немного мизантропии все-таки есть, впрочем, сосредоточенной только на женщинах. Богомолов заявлял, что в спектакле будет много женоненавистнического. Я бы не назвал это женоненавистническим, это скорее энциклопедия мужских комплексов на тему женщин. Есть все комплексы – комплекс матери, комплекс верности/неверности, комплекс противопоставления женской красоты и жизни тела. Это не мизантропия, это мужские фобии. А про мужские фобии по поводу женщин это очень даже человеколюбиво. Но некоторые ожидания все-таки подтвердились. Провокативности не было, но тоскливо было. Чреда игры с титрами, как это было в трех последних спектаклях Богомолова, прекратилась, но текст все равно сильно доминирует над действием. Зрителю спектакль смотреть скучно, надо прилагать усилия. Только если прочувствовать элегичную меланхолию второго действия, тоскливого путешествия по волнам образов телесного низа, попасть в волну настроения этого путешествия, то тогда перешагиваешь через монотонность и скучность разговора. Но так не редко бывает, жить жизнью телесного низа часто увлекательнее, чем вспоминать и размышлять об этой жизни..
Отправлено: 18.06.14 16:57. Заголовок: Богатыри и мы «Гар..
Богатыри и мы
«Гаргантюа и Пантагрюэль» Константина Богомолова в Театре наций
Ирина АЛПАТОВА Этот спектакль Константина Богомолова и впрямь открывается как некая «божественная бутылка». И каждый, глотнув немного, ощутит в своем зрительском бокале неповторимый вкус и аромат. У твоего соседа по зрительному залу он может оказаться абсолютно другим. А кто-то, не распробовав до конца, сморщится и выплюнет содержимое. Или вообще сбежит, быстренько сообразив, что попал не в Театр, а непонятно куда.
Это, впрочем, для Богомолова уже столь привычно, что он сам спародирует внутри спектакля подобный исход, устроив зрительскую истерику девушки Тамары (Александра Ребенок) с воплями «Позор!» и цоканьем каблучков по направлению к выходу. Ну а как иначе: девушка замуж хочет, а новоявленные кавалеры решили показать ей историю «про непоказанное место» – вполне раблезианского толка, с «дырками» и «хвостом», их затыкающим.
Зрителей, на самом деле, жаль. Тех, которые способны снять только первый, внешний пласт спектакля и тут же сделать далеко идущие выводы об очередном «безобразии». А его тут нет и в помине. Как не покажется парадоксальным, но из «телесно-низового» материала Рабле режиссер умудрился вылепить произведение многослойное, не только смешное, но и лирически-сентиментальное, где, впрочем, одно виртуозно перетекает в другое. Когда-то чеховский учитель Медведенко из «Чайки» (которая, кстати, в этом сезоне второй раз вошла в сферу режиссерских интересов Богомолова) настойчиво утверждал, что «никто не имеет основания отделять дух от материи». И вызывал ироническую улыбку. А Богомолов с этой задачей справился на раз, показав нам, как из всех этих физиологических отправлений и проявлений рождается жизнь, как она есть, с ее высокими и низкими материями, которые не отменяют, а только поддерживают друг друга.
Здесь, конечно, задействован чувственный опыт каждого, будь то актер или зритель. И проходит проверку на прочность благоприобретенное ханжество современного человека, цивилизацией наученного отделять какашку от сонета. По крайней мере, в произведении искусства. Но великий роман Рабле – тоже произведение искусства. Врач и философ, сатирик и писатель, повинуясь возрожденческой логике, воспел телесность как основу жизни, отрицая всяческие комплексы и запреты. В своей сказке о великанах успел сказать о главном: единстве, подчас одномоментности жизни и смерти, чего не стоит пугаться, как процесса естественного и от разума не зависящего. Вот и у Богомолова рождение Пантагрюэля сопровождается смертью его матери, и ошалевший от столь полярных событий, случившихся разом, папаша Гаргантюа (эпизодического отца, а потом и сына сыграет Виктор Вержбицкий) комично вертит головой, не зная, как правильно реагировать. То ли скорбеть по ушедшей супруге (Дарья Мороз), лежащей на столе, то ли радоваться упитанному «малышу», уже требующему вина. То и другое получается удивительно органично, а скончавшаяся мать тут же исполнит «танец смерти» под комментарии Гомера Ивановича – Сергея Епишева.
Об этом спектакле, кажется, уже все написано разными умными людьми, поэтому множить количество правильных рецензий не имеет смысла. Стоит, наверное, лишь поделиться послевкусием того содержимого, что досталось именно тебе. А не для этого ли и существуют спектакли, чтобы не заканчиваться в положенный им срок, а продолжать жить уже не только на сцене, но и в зрительской голове?
Здесь кажется главным иное мироощущение Константина Богомолова, очень ярко проявившееся в «Гаргантюа и Пантагрюэле». Констатация того момента, когда человек вдруг начинает ощущать себя в каком-то сложносочиненном состоянии – одновременно и отцом и сыном. И уходит прежняя задиристость по отношению к «отцам», к их ушедшему времени и скудеющим силам, что не раз звучала в прежних спектаклях. Вместо юношеского максимализма отрицания и гипертрофированного сарказма откуда ни возьмись появляются и нежность, и сожаление, и любовь, и понимание того, что «все там будем». Богомолов и своим актерам, несмотря на молодость, прошедшим через потери близких, дарит это двойственное состояние, заставляет поочередно играть юность и старость, тех, кто пришел, и тех, кто уже уходит. Эта сентиментальность отнюдь не педалируется, она по-прежнему иронична, временами смешна, но звучит отчетливо и, что почти невероятно для Богомолова, абсолютно естественно.
При этом эти мотивы органично вписаны в раблезианский сюжет-путешествие, в котором к Пантагрюэлю – Вержбицому присоединяется Панург – Сергей Чонишвили. Но и этот вояж происходит в сложносочиненных месте и времени. Квартирка привычных для спектаклей Богомолова брежневских времен словно вписана художником Ларисой Ломакиной в эту чуть воспаленную пищеварительно-выделительную систему, вместившую в себя жизнь человеческого тела и духа, который тут то и дело смешно «испускается». Что же до времени, то это, скорее, рассказ-воспоминание, когда в повествовательные интонации не сходящего со сцены Гомера Ивановича – Епишева задорно вклиниваются «живые картины» в режиме реального времени. А наши постаревшие великаны, убаюканные неспешным рассказом, тут же готовы встрепенуться, сбросить с уставших плеч несколько десятков лет и включиться в игру, примкнув к юным помощникам (Анна Галинова, Павел Чинарев, Олег Соколов с другие).
Игры эти порой весьма фривольного толка, но не будем забывать о буйной ренессансной юности не только наших героев. А там, в той эпохе, «когда мы были молодые», не правда ли, волнующая «Каста дива», исполненная Звездой Ивановной (видевшие спектакль понимают, с каким «непоказанным местом» рифмуется это имя), звучит куда слаще, чем высокоморальный трактат о просвещении умов. Да и за гульфик схватиться проще, чем за голову. И уместнее, скажем прямо. Это потом уже, из вынужденного диванного покоя старики-великаны будут с тоской, приправленной грустной улыбкой, смотреть на себя прежних, но ведь жизнь прожита не зря. Они вообще очень редко с этого дивана поднимаются, но иллюзия путешествия создается вполне реальная, пусть даже эти слова сочетаются с трудом. Но в этом спектакле сочетаются.
Впрочем, включившись эту постоянную смену интонаций, от гомерически смешных до сентиментально щемящих, научившись балансировать между комичным перечислением жратвы, составляющей целую гору, и внезапным приходом умершей и молодой матери к своему живому, но постаревшему сыну, ты понимаешь, что все эти физиологические пассажи Рабле воспринимаются абсолютно естественно. Не как нечто стыдно-запретное, о чем не принято говорить в «приличном обществе», но как вполне естественное человеческое жизнеописание. Спросите любого ревнителя нравственности, была ли Первая Какашка его собственного ребенка в тот момент важнее всего мира? Или последние именно «физиологические» жалобы умирающего отца? Не кажется ли вам, что тот, кто честен, ответит утвердительно?
А потом, в этом спектакле явно ощущается уважение к этим «отцам», пусть и показанным порой в весьма смешном виде. К тому поколению Великанов, которое стареет и уходит, оставляя в наследство «маленькую страну». И нет ничего кощунственного в том, что голова Орфея в этих великанских видениях проплывает под «Темную ночь». Ведь это их видения, в которых есть место как «подтиркам» и поп-певицам, так и Гумилеву с Джоном Донном и Беллини. Да, широк был человек, но ничего, мы же сузили…
Отправлено: 16.10.14 21:47. Заголовок: Анна Викторовна сп..
цитата:
Анна Викторовна
спустя сутки после Богомоловского "гаргантюа и пантагрюэля", все-таки нужно как-то собрать в кучу остатки разума. тем, кто с первоисточником отчего-то не знаком, может показаться, что скандальный режиссер сотворил нечто на потребу критикам и извращенцам (иногда эти множества пересекаются). но штука в том, что, в сущности, в книге-то все так и есть, только немного в другом порядке. телесные и физиологические пассажи разбавлены у Рабле политическими и социальными сюжетами. спектакль между тем всецело про скользкие и откровенные темы. впрочем от этого он не становится менее социальным. хвала актерам, в особенности рассказчику Сергею Епишеву, который умудрился выучить всю эту словесную глыбу, рассказать без запинки и не умереть. отдельное спасибо тому же Епишеву за переход на бурчание Бродского и сценку со львом-христианином. Чонишвили и Вержбицкий предсказуемо хороши и пугающе подходят друг другу. женщины тоже прекрасны, хотя до этого ни одна из них у меня никаких эмоций не вызывала. настроение некоторых зрителей, надеюсь, что меньшей части зала, прекрасно выразила Дама-Тамара [спойлер!], плюясь и трясясь в отвращении, бегом удалившись со сцены [конец спойлера!]. не обошлось и без капустника, это же богомолов. никогда еще песни [спойлер!] Наташи Королевой [конец спойлера!] не звучали так вовремя и не приносили столько положительных эмоций. ух, в общем, кажется, мне понравилось. хотя черт его знает. однако узнала про себя одну очень важную вещь: я не ханжа, оказывается. ибо даже в самые странные и дикие моменты я абсолютно спокойно воспринимала происходящее (в отличие от моих соседок, одна из которых на протяжении всего действия повторяла "Господи", а другая ограничивалась более приземленным "пипец". но зал они не покинули. то ли потраченных денег жалко, то ли как мыши из анекдота, жравшие кактус). долгими зимними вечерами я буду вспоминать предсмертный танец матери, исполнение Casta Diva, "неназванное место", "ушла тьма... ушла тоска", просто хорошую Сашу Ребенок, "я ж родился в Орехово-Зуеве". вообще очень много смешного. и никакой Богомолов не скандальный, а просто интеллектуальный тролль высокого уровня. с этим надо родиться. и лучшего времени для подобного спектакля, пожалуй, трудно найти.
Отправлено: 31.12.14 21:00. Заголовок: Итоги-2014: лучшие с..
Итоги-2014: лучшие спектакли за год
«Гаргантюа и Пантагрюэль» Константина Богомолова, Театр Наций
С именем Константина Богомолова связано рекордное число скандалов: то голую женщину к распятию поставит, то хор Дартов Вейдеров в «Карамазовых» выведет. Режиссер, очевидно, никакой реакции не боится. Он поставил «Гаргантюа и Пантагрюэль», где темы половой жизни и испражнений, что называется, раскрыты полностью. Вот на сцене сидят Виктор Вежбицкий с Сергеем Чонишвили и чинно рассуждают о гульфиках и фекалиях. В одной из сцен актриса на вопрос, как ей все происходящее, отвечает: «Позор, и это показывают в центре Москвы!» – и уходит из зала, гневно хлопнув дверью. Те, кто не последуют ее примеру, увидят один из лучших фарсов в современном театре.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 74
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума