Отправлено: 11.02.07 23:53. Заголовок: "Я АБСОЛЮТНО НЕПРАВИЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК!"
"Хотелось бы что-то в жизни оставить после себя. По-настоящему оставить! Человек жив памятью, своими делами. Я не боюсь того, что профессия сможет помешать мне в обретении комфорта. Сегодня я вполне доволен своей личной жизнью и ее стыковкой с работой. Главное, чтобы окружающие понимали тебя, твое дело, чтобы живущие рядом люди уважали твое одиночество. По большому счету, каждый человек - одинок..."
Отправлено: 12.05.10 11:36. Заголовок: Актер Сергей Чонишви..
Актер Сергей Чонишвили: С Тулой у меня пуповинная связь
Сергей Чонишвили, пожалуй, самый известный актер-туляк. Мужчины уважают его за яркие роли, а дамы млеют от его бархатного голоса. Эксклюзивное интервью артиста – только для читателей «Слободы».
Отличник в 9-метровой комнатке
Сергей сразу откликнулся на нашу просьбу об интервью. «Для земляков – с превеликим удовольствием!» – сказал артист. – Сергей, Вы уехали из Тулы, когда были совсем малышом? – Мне не было года, когда мои родители уехали работать в Омск. Но с Тулой у меня пуповинная связь… – Вы окончили Щукинское училище с красным дипломом. Легко это далось? – У меня не было выбора. Я стремился к красному диплому не потому, что хотел быть отличником, а потому что я таким образом зарабатывал себе деньги (стипендия в 100 рублей!) и будущее – с красным дипломом я имел право свободного распределения в любой театр. – Вы студентом могли многое себе позволить? – Да, на 4-м курсе я мог позволить себе больше, чем в первые месяцы работы в театре. По крайней мере, я мог нормально питаться (смеется). Когда только пришел в театр, снимал комнату, а после армии переехал в общежитие. Здесь, в 9-метровой комнатке, как у Раскольникова, я прожил 10 лет. В конце 98-го купил двухкомнатную квартиру в 49 метров, в которой до сих пор и живу. – Получается, Москва встретила Вас не очень ласково… – Москва и не может встречать ласково. Это вообще жесткий город. Если ты хочешь тут работать, значит, работай. Если хочешь приятно проводить время – зарабатывай в других местах, а сюда приезжай отдыхать.
– Зачем мне Москва? – продолжает Сергей. – Здесь много театров, здесь находится кино- и телеиндустрия. Была бы возможность, я бы не жил в Москве (смеется). – А где бы жили? – В Мюнхене, Лондоне, в штате Аризона… В Америке у меня живут близкие друзья, которые давно зовут меня к себе. Но уезжать надолго мне сложно – на мне завязано большое количество народа, и их не хочется подставлять.
«Мой голос не заметили 48 раз»
– Вы заслуженный артист России… – Это ничего не значит! Мне дали это звание, когда поняли, что множество людей, пришедших в театр после меня, давно заслуженные (смеется). Заслуженных артистов сейчас, как собак нерезаных. Раньше звание давало то, что Союз театральных деятелей тебя хоронил бесплатно. Сейчас бесплатно хоронят только народных! – Мечтаете ли о роли, которая стала бы для Вас знаковой, как Штирлиц для Тихонова, д’Артаньян для Боярского? – Нет, я хочу быть разнообразным. Слава Богу, у меня много работы. Скоро начинаются съемки продолжения фильма «Записки экспедитора тайной канцелярии». Это авантюрный детектив XVIII века, где я играю начальника тайной полиции графа Ушакова. Недавно закончились съемки фильма «Все ради тебя, Вика!». Готовы три документальных фильма про контрразведку СМЕРШ. Выпускаю спектакль в Театре наций. – Вам ближе театр или кино? – Театр – это мама. Кино – возможность высказываться большей аудитории. Я очень хочу снять игровое кино, сейчас дописываю сценарий. Если мне на него дадут какое-то количество денег, я попытаюсь это сделать. Не ради получения блокбастера, а ради получения возможности сказать свою реплику. Кто будет в ролях, пока секрет! – Ваш голос – это голос канала СТС, Вы озвучиваете очень много документальных фильмов (один из последних – «Михаил Кононов. Весь мир против меня». – Прим. авт.). Когда Ваш голос заметили в первый раз? – Первый раз его не заметили, не заметили и во второй… Я прошел 48 кастингов, прежде чем меня стали утверждать. Я пришел работать в рекламный отдел на радио «Максимум», здесь случилось чудо, и я остался. – Сегодня Ваш голос – это самый важный рабочий инструмент. Как Вы за ним ухаживаете? – Никак… – В Интернете написано: «Актер Сергей Чонишвили курит табак, любит виски, ценит хороший джаз и пикантно ругается матом». Это все о Вас? – Ну, наверное (смеется).
«Желаю всем здоровья»
– На кого из звезд Вы равнялись в начале своей карьеры? – Есть учителя, которые вовсе не знают о моем существовании. Например, Олег Борисов, Аль Пачино, Витторио Гассман. Из женщин могу отметить Ширли Маклейн, Шарлиз Терон, а из наших Ирину Метлицкую (актриса умерла в 36 лет от рака). Такого уровня артистки у нас больше нет. – Такие мужские увлечения, как рыбалка и охота, у Вас в почете? – Нет, потому что я работаю без выходных с девяти утра до одиннадцати вечера. Я не знаю, как можно жить иначе. На самом деле, времени нам отпущено очень мало. Его много уходит на перемещения, на сон, стояние в очередях, получение каких-то тупых бумажек, на пустые разговоры… Жить можно только в мощном режиме и только в движении. Если сидеть задницей на одном месте и смотреть в окно, то лучше сразу искать место на кладбище. Даже в пробке я умудряюсь делать дела, например, давать интервью! – Каков Ваш идеал женщины? – Я не знаю, что такое идеал. Если на Венеру Милосскую надеть современные одежды, то она не будет идеалом. А если идеалом считается модель Кейт Мосс, то это тоже очень страшно. Глупо выстраивать какие-то картинки. Если женщина появляется рядом, то появляется! И тогда уже неважно, она брюнетка, блондинка, рыжая или с голубыми волосами, какой у нее рост и обхват груди. Главное, чтобы она совпадала с тобой по психофизике и химии (смеется). – С чего обычно начинается Ваш день и чем он заканчивается? – Я встаю, мою голову и чищу зубы, потом обязательно пытаюсь что-то съесть. А заканчивается тем, что я либо смотрю какое-то кино, либо ложусь спать. Все остальное время я работаю. – Пожелайте что-нибудь читателям «Слободы». – Как человек, прошедший через не очень приятные болячки, я желаю всем здоровья. А еще хорошего настроения и чтобы были замечательные люди рядом!
Дорогая Татьяна!!!! От всей души благодарю Вас за все, что Вы делаете, всегда держите нас в курсе последних новостей, связанных с жизнью и творчеством Сергея!!!! Вы просто чудо!!!! Еще раз огромное Вам спасибо!!!!!
Отправлено: 26.05.10 16:43. Заголовок: Сергей Чонишвили: «В..
Сергей Чонишвили: «В 1917 году в России случился культурный нокаут» .
Актер Сергей Чонишвили в разговоре с корреспондентом GZT.RU затронул темы, гораздо более широкие, чем его активнейшая работа в театре, кино и на телевидении. Он поделился своими критическими взглядами на деятельность антиглобалистов, на роль человека на Земле, на влияние революции большевиков на нынешний уровень культуры в российском обществе и не только на это.
Актер, писатель и главный «голос» отечественного телевидения Сергей Чонишвили успевает одновременно делать массу вещей. Он работает в театре «Ленком», снимается в кино и многосерийных фильмах, ведет передачу «Иностранное дело», написал несколько книг.
В конце марта он сыграл одну из главных ролей в спектакле «Метод Гренхольма». Роль Фэррана, претендующего на пост топ-менеджера крупной компании, стала первой новой театральной работой актера после двухлетнего перерыва.
Вынужденная передышка была связана с разрывом ахиллова сухожилия на спектакле «Женитьба» в «Ленкоме» и длительным реабилитационным периодом из-за врачебной ошибки. Чонишвили считает, что «Метод Гренхольма» дает серьезный повод для размышлений об устройстве современного общества и что театр обязательно должен затрагивать его болевые точки.
Сергей, вы работаете в театре, снимаетесь в кино, озвучиваете документальные фильмы и рекламные ролики. Как вам удается все успевать? На самом деле я очень ленивый человек, всю жизнь борюсь со своей ленью, вот эта борьба и вылилась в такую гипертрофированную форму. Кроме того, интересно пробовать свои возможности в разных ситуациях. Если у меня что-то получается и я понимаю, что могу заниматься этой работой без особых усилий, то стараюсь от нее избавиться. Вы не хотели бы, как ваш герой Фэрран из «Метода Гренхольма», принять участие в конкурсе на какую-нибудь высокооплачиваемую должность? Нет, я бы не хотел. Изначально у меня другое представление о том, как и ради чего нужно жить. Мне не интересно продавать свое время даже за большие деньги. Зачем они, если ближайшие 10 или 15 лет моей жизни будут целиком принадлежать некоей компании? Но думаю, что очень многие люди пошли бы на это, чтобы обеспечить себя и близких. На нашем рынке уже работает немало крупных западных компаний, время от времени они устраивают конкурсы на престижные должности.
Моя приятельница (психолог, которая уже 10 лет занимается отбором подходящих кандидатов на такие должности) пошутила, что «Метод Гренхольма»— производственная пьеса. «Метод Гренхольма» доказывает, насколько в наше время снизилась ценность человеческой жизни. И какие люди в таких компаниях нужны. Марсэ не зря говорит: «Мы не ищем хорошего человека, который мог бы быть сукиным сыном, мы ищем сукиного сына, который мог бы быть хорошим человеком».
Но мне всегда казалось, что европейское общество становится все более политкорректным, более мягким и терпимым к людям. Не думаю. Мне кажется, что чем дальше развивается цивилизованное общество, тем примитивнее оно становится.
А вы антиглобалист и вам не нравится тот сценарий, по которому оно развивается? Нет, я не антиглобалист и понимаю, что глобализация земного шара— нормальный, естественный процесс. Мне нравится, что любую информацию можно моментально узнать, находясь в любой точке земного шара. В ней, правда, нужно уметь разбираться, но это уже другой вопрос.
Мне кажется, что антиглобалисты так и не смогли создать модель, которая отвечала бы развитию нашего общества. По-моему, это просто определенный слой населения, не имеющий доступа к кормушке, начал взбухать и предлагать альтернативные схемы развития, не состоятельные, но очень агрессивные. Но жестокость и разрушение человеку всегда более свойственны, чем терпимость и мягкость.
Почему? Человек вообще самое поганое животное на Земле: ничего не создает, только все разрушает. Сжигает леса, убивает своих собратьев по биосфере, закатывает окружающее пространство в бетон, отравляет воздух и сам мучается от этого. По-моему, человек— это какая-то всепоглощающая плесень. Самая высокая форма жизни на Земле, уничтожающая все вокруг. Трудно представить себе медведя, который пошел бы убивать оленя, если он сыт.
Вы считаете, что театр может помочь людям это понять? Истину иногда необходимо лишний раз произнести вслух, просто потому что иначе о ней можно и забыть. Мы часто говорим, что Россия находится на передовой театральной жизни, при этом забывая, что театр— это живое дело, он должен отвечать духу времени, затрагивать какие-то болевые точки.
Например, пьесу «Метод Гренхольма» в России поставили только сейчас, после того, как ее постановки обошли весь мир. У нас все время ставят Антона Павловича Чехова, закрывая глаза на существование другой драматургии. И, кстати, так по-настоящему его пьесы и не поставили. Мне кажется, режиссерам пора сделать наконец паузу и взяться за что-то другое. Многие вещи, которые пиарщики выдают за большие культурные достижения, оказываются очередной версией «Комеди клаба».
Как вы оказались в этом спектакле? Почему решили работать с кинорежиссером Явором Гырдевым, кинорежиссером, который решил поставить спектакль в театре? Я решил работать с Явором в тот момент, когда мы посмотрели друг другу в глаза. Мы общались 15 минут, говорили о погоде и каких-то пустяках, но я понял, что хочу работать с этим человеком. На следующий день я прочел четыре его интервью и был готов подписаться под каждым его словом. На вопрос корреспондентки, не боится ли он, что его переход в другую сферу увеличит количество дилетантов, Явор ответил, что наличие того или иного сертификата вовсе не означает, что человек имеет отношение к искусству. Он просто закончил обучение и получил сертификат.
Вам часто приходится сталкиваться с людьми с сертификатом вместо таланта? Я стараюсь с ними не работать и не общаться. Жизнь очень коротка, и мне не интересно тратить на них время. При всей зависимости моей профессии у меня есть право выбора.
Вы много работаете на телевидении. Не кажется ли вам, что за последние лет пять телевидение в России стало гораздо примитивнее? Мы получаем то, что мы по большому счету и должны были получить. И изменения к худшему начались не в последние пять лет, а гораздо раньше. В России в свое время нанесли удар по отечественному генофонду. Поэтому мы имеем то, что мы имеем. То, что случилось в 1917 году, можно назвать культурным нокаутом, с этими событиями связано немало отрицательного багажа в нашей культуре. Потом между нами и миром появился железный занавес, а сейчас мы видим результат этих процессов.
Как объяснять человеку разницу между Телониусом Монком и Джоном Колтрейном, если его вкусы не простираются дальше радио «Шансон»? Нет, все, что там звучит, неплохо, только какое отношение это имеет к культуре? И никуда от этого не денешься. Дело в том, что быть зрителем, быть читателем— это труд. А у нас давно существует потребительское отношение к культуре: зритель должен поржать, увидеть что-то прикольное, приятно провести время.
Но ведь не все так относятся к культуре. Я сейчас говорю не обо всех, а о массовом культурном сознании. Большие дяди и тети поддерживают это сознание по понятным и легко объяснимым причинам. Зрителями с таким сознанием удобнее управлять и качать из них деньги. В стране, где зрителям вместо музыкальных групп подсовывают суррогатных мальчиков и девочек (причем занимаются этим люди, которые сами слушают совсем другую, талантливую музыку), никогда не будет по-настоящему музыкальной культуры. Но чтобы публика захотела слушать хорошую музыку, ее сначала нужно воспитать. Но зачем тратить на это время? Можно ведь выкачивать деньги прямо сейчас.
У нас можно объявить звездой кого угодно: это понятие слишком размыто. Человек что-то крикнул громче, чем другие, и это сразу объявляется великим достижением. У отечественных продюсеров два главных критерия: звезда должна нравиться зрителям и приносить деньги.
Но ведь на Западе тоже есть такие «звезды». Да, но помимо этого существует институт по созданию звезд, когда талантливых людей специально находят и воспитывают.
Далеко не все западные, да и американские кинозвезды— талантливые актеры. Почему их все знают, а наших актеров за пределами России, да и в стране, знают далеко не все? Американские прокатчики показывают фильмы по всему миру и снимают их для всего мира. Поэтому и играющих в них актерах все знают, независимо от их таланта. Российские фильмы показывают в основном в России, и режиссеры ориентируются именно на внутренний рынок. Наш кинематограф теряет собственное лицо, потому что режиссеры уже давно снимают под кого-то.
А вы бы хотели снять фильм? Я занимаюсь медленным движением к этому. Но это не значит, что я хочу снять кино, я просто хочу произнести свою реплику в кинематографе. Именно реплику. Не знаю, что из этого в результате получится.
Расскажите, о чем вы собираетесь его снимать?
Есть вещи, которые нельзя показывать в незавершенном виде. Нужно снять кино и показать его, а не объяснять, что я хотел сделать.
Почему вы хотите снять фильм? Может быть, лучше поставить спектакль? Потому что у меня в голове возникает смена определенных картинок, это ближе к кинематографу, а не к театру.
Сейчас люди очень активно ведут дискуссии в Сети. Не собираетесь ли вы завести интернет-блог и писать в нем? Мне это неинтересно. У меня не хватает времени повидать людей, с которыми я хочу увидеться, зачем тратить его на виртуальное пространство? Мне кажется, что если человек выставляет на всеобщее обозрение рассказ о том, как он провел день, в этом есть что-то нездоровое.
Что собираетесь делать в ближайшее время? Надеюсь, что в ближайшие года три буду играть в спектакле «Метод Гренхольма». Есть планы закончить чистку сценария и начать снимать. Скоро начнется второй сезон «Записки экспедитора тайной канцелярии», есть предложения, связанные с документальным кино. Еще мы заканчиваем телевизионный фильм о СМЕРШе на телеканале «Звезда» и ведем переговоры по поводу третьего сезона «Иностранного дела».
Пост N: 310
Зарегистрирован: 27.02.07
Откуда: Украина, Харьков
Рейтинг:
0
Отправлено: 02.07.10 21:46. Заголовок: Я не популярный, я в..
Я не популярный, я востребованный
Сергей Чонишвили родился в Туле в актерской семье. Однако перспектива быть звездой провинциального театра не прельщала. В 16 лет Сергей поехал в Москву и поступил в Щуку. Окончив училище с отличием, попал в знаменитый Ленком. Телезрителям актер хорошо известен по сериалам: «Петербургские тайны», «Семейные тайны», «Next» и многим другим. Его голос, пожалуй, самый востребованный в документальном кино и рекламе.
Свою личную жизнь популярный артист и любимец женщин тщательно охраняет от посторонних глаз.
- Сергей, два года назад во время спектакля вы получили серьезную травму ноги. Как сейчас у вас со здоровьем?
– Спасибо, здоровье удобоваримое. Врачи довольны. Вот только в метро спускаться тяжело. Раньше это было спасением при больших пробках на дорогах.
– То, что вы узнаваемы, в метро не мешает?
– Я актер востребованный, а не популярный. Много работаю и не поднимаю свой рейтинг рассказами об «интересной» личной жизни в глянцевых журналах. Вокруг меня нет ажиотажа поклонников, и я к этому не стремлюсь. А вот гаишники и коммунальщики пусть узнают. Это полезнее. (Смеется.)
– А вы что, правила часто нарушаете?
– Нет, я аккуратный водитель. Бывает иногда подрежу, если из-за вредности не дают перестроиться. С гаишниками у меня все просто. Всегда очень вежливо с ними здороваюсь, они узнают, улыбаются, и мы расстаемся довольные друг другом.
– Вы заслуженный артист России. Это что-то вам дает?
– Да ничего не дает. Раньше заслуженных артистов хоронили бесплатно, а сейчас их развелось как собак нерезаных. Народным какие-то деньги дают. Но, когда я получу это звание, думаю, и народных хоронить перестанут. «Заслуженному артисту» я обрадовался только из-за мамы. Она у меня народная артистка России, и государственные награды для нее многое значат.
– Ваша мама живет в Омске одна?
– Сейчас одна. Маме 69 лет, но она до сих пор играет в театре. Мы видимся один раз в году, но подолгу (она приезжает ко мне). Рано или поздно я перевезу маму к себе, но сейчас ей лучше в Омске. Там у нее друзья, профессиональная жизнь. А работа очень важна даже для пожилого человека.
– Ваша мама довольна, как складывается карьера ее сына?
– Она недовольна тем, что у меня все получается позже, чем хотелось бы. Ведь я очень долго играл в Ленкоме на 5–8 позициях. Да и Печорина в кино мне уже не сыграть. Не тот возраст. Но, с другой стороны, лучше поздно, чем никогда. Моя мама достаточно жесткий критик. Ей нравятся вдумчивые роли, когда у людей умные глаза. Она очень любит, когда в кино я молчу. Это получается более выразительно, чем монолог.
– Но ваш голос очень востребован на ТВ. Вы долго над ним работали?
– Я занимался художественным чтением, как и все студенты. К тому же долгое время проваливался на кастингах. Только в 1993 году кое-кому это показалось интересным, и я начал работать. Сегодня работа за кадром для меня – основной источник дохода.
– Свой источник случайно не застраховали?
– …и не собираюсь. Я же не Максим Галкин и не Дженнифер Лопез. (Смеется.)
– Вы перфекционист, раз Щуку с красным дипломом окончили?
– Это была абсолютно продуманная история с точки зрения выживания. Будучи студентом во времена «недоразвитого социализма», я прекрасно понимал: только при наличии красного диплома есть возможность свободного распределения. Иначе молодого специалиста могут услать далеко и на три года. К тому же это был мой заработок. На 4-м курсе института я жил намного лучше, чем в первые годы работы в театре. Я не перфекционист, но к профессии отношусь скрупулезно. В свое время я писал сценарий о работниках морга. Ради этого не только прошел обучение, но и самостоятельно сделал два вскрытия.
– В театральные приметы вы не верите. А в жизнь после смерти?
– В том, что жизнь после смерти не заканчивается, я просто уверен. В 7 лет для себя я придумал систему дзен-буддизма, а в 9 — прочитал адаптированный перевод «Рамаяны» и понял, что все это было придумано задолго до меня. Это стало самым большим разочарованием в моей жизни. Я верю, что наша энергия перетекает из одного состояния в другое. С одной стороны, я христианин, а, с другой, мне близки постулаты буддизма.
– Вы спите прямо на матрасе. Это связано с проблемами позвоночника?
– Люблю, просыпаясь, видеть потолок высоким. Когда-то спал на матрасе из гречневой шелухи, теперь на ортопедическом. Кровати нет, я ее принципиально не покупаю. Мне нравится японская «половая» жизнь. На кухне у меня есть стол, а в комнате все делаю на полу.
– Вы человек свободолюбивый. Существует ли такая женщина, которая могла бы вас приручить?
– Думаю, что да. Но какого-то определенного образа нет. Как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Женщину можно узнать только в тот момент, когда она уже существует рядом с тобой. Сейчас с личной жизнью у меня все хорошо.
– Но живете-то вы один…
– Так удобнее. Но, даже если бы меня и приручили, неужели бы я вам об этом сказал? Не понимаю людей, которые на всех углах кричат, с кем они просыпаются и каких детей рожают.
Отправлено: 30.11.10 09:51. Заголовок: «С литературой у мен..
«С литературой у меня свои отношения»
Интервью с Сергеем Чонишвили и отрывок из его романа
Актер Сергей Чонишвили пишет стихи и прозу со школы. На сегодняшний день у него несколько книг.
Со вторым его романом «Человек-поезд» сейчас затевается интернет-проект. А вот роман «Антология неприятностей Антона Вернера», фрагмент которого представлен на нашей литстранице, еще только пишется…
– Сергей, вы известны как актер, а в литературе надеетесь оставить свой след?
– Я занимаю какую-то определенную нишу, потому что есть какое-то количество «моих читателей», которые иногда встречаются на моем пути и говорят: спасибо, что вы написали, к примеру, «Человек-поезд», те или иные стихи. Но говорить о том, оставлю я свой след или нет... Не мне судить.
– Помогает актеру чтение художественной литературы, в частности классики?
– Я вообще считаю, что любое НОВОЕ должно базироваться на общих достижениях, на том, что было ДО.
Потому что человек, который не интересуется прошлым, ущербен и ограничен. Плюс постоянно изобретает велосипед и ужасно этому радуется. Классика – это основа, которая дает возможность модерну, андеграунду, супермодерну и так далее твердо стоять на ногах. Любой более или менее выдающийся художник, имеющий какуюто значимость для искусства вообще, начинал с того, что овладевал «букварем». Пикассо начинал с картин, которые были абсолютно традиционно реалистичны. То же самое касается любого человека, занимающегося музыкой, театральным делом и так далее. Я считаю, что все нужно начинать с первой буквы – «А».
– У вас есть настольная книга… из классиков?
– Ромен Гари. Федор Достоевский. Джулиан Барнс. Йен Макьюэн. Карл Сэндберг. Роберт Музиль. Вот то, что всегда под рукой.
– А из современных кто-то интересен?
– Ну, слава богу, Барнс и Макьюэн еще живы (смеется), несмотря на то, что они уже в разряде классиков. Ели говорить о НАШИХ современниках, то это, пожалуй, Георгий Владимов, Дина Рубина, Людмила Улицкая.
– Как книга попадает к вам в руки?
– Я доверяю своей интуиции. И всегда руководствуюсь своими знаниями и своими желаниями. Плюс к тому я очень рано начал читать – в четыре года, так что у меня свои отношения с литературой. Долгое время у меня был особый список писателей, и пока я не прочитывал все, что связано с той или иной фамилией, я не удалял эту фамилию из списка.
– Помните ли вы свое самое первое детское желание – «кем стану, когда вырасту»?
– Самое-самое? Ну, осознанно я хотел стать океанологом. И этим долго занимался, где-то на протяжении лет четырех или пяти. Но проблема была в том, что для поступления на биофак нужно сдавать химию, а химию я не знал никогда. Поэтому пришлось искать альтернативу океану, его внутренней независимости. Ведь океан свободен. Несмотря на границы, он никому не принадлежит. Короче, пришлось заняться театральным делом.
Потому что это тоже своего рода свобода. Можно за одну жизнь прожить много жизней.
– А литературные экзерсисы?
– Первый рассказ я написал в первом классе. В восьмом, девятом, десятом написал две детективные повести, сказку, сборник рассказов и четыре сценария. В десятом классе выпускал выходящую раз в две недели рукописную «НЕлитературную газетку» на двух страницах тетрадного листа. Я занимался этими литературными поисками вплоть до 1984 года. До тех пор, пока не прочитал сборник рассказов «За чертой» Уильяма Тревора – и понял, что я вот ТАК хочу писать, но человек УЖЕ так написал. Поэтому я на некоторое время заткнулся. А потом мне попалась в руки «Школа для дураков» Саши Соколова, и я увидел, что Соколов пишет так, как я люблю писать письма, – без точек и запятых, длинным предложением, с большим количеством деепричастных оборотов. А Фитцджеральд однажды в письме дочери сказал: ты написала рассказ и ты считаешь его вторичным, но на самом деле это ТВОЙ рассказ, ты его сама написала, поэтому он имеет право на существование.
Это побудило меня к дальнейшим литературным занятиям. В 1993 году у меня родилась повесть «Незначительные изменения», которая потом в составе трех сборников стихов и рассказов под общим названием «Маргинальные люди» в 2000 году вышла отдельным изданием.
– Как вы отдыхаете? Куда-то выезжаете? Может быть, есть хобби?
– На самом деле я очень редко отдыхаю. Отпуска случались в 1995, 1998, 2000, 2006 и 2007 годах. И все они проходили в Америке. Я обычно приезжаю к друзьям, сажусь на машину – и еду. В движении – жизнь. Кстати, из всех штатов больше всего люблю Аризону.
цитата:
Сергей ЧОНИШВИЛИ
Антология неприятностей Антона Вернера
Фрагмент романа
CНАЧАЛА я попробовал теплое молоко матери. Возможно, это не лучший деликатес, но в тот период ничего другого мне предложить не могли. Слава богу, у матери было молоко.
Я родился точно в срок. День в день. Как рассчитано было родителями, однажды попытавшимися установить дату моего появления на свет после приговора «БЕ'ГЕМЕННА», произнесенного Яковом Моисеевичем Цимерманом – лысым, грустно улыбающимся врачом-гинекологом, страдающим геморроем и первыми признаками импотенции, к которому пришлось обратиться в связи с нарушением менструального цикла. Холодным осенним вечером нервный эмоциональный монолог матери, сводящийся к простой истине о необходимости временами пользоваться контрацептивами, заставил молча внимающего отца произвести несколько незамысловатых математических расчетов на полях Литературной газеты». Дата была определена. Я родился точно в срок. И это, пожалуй, было единственным, что удалось сделать вовремя.
Распрощавшись с уютным прошлым и обнаружив себя руках крепкой коренастой женщины, чье лицо скрывала стерильная марлевая повязка, я громко закричал, намекая на значимость и патетику данного момента.
– Мальчик, – прозвучало в ответ.
– Говно-о-о, – простонала мать, над которой трудились другие врачи, ликвидируя последствия моего непростого появления из утробы.
Много лет спустя я узнал, что похожая история случилась с замечательным французским актером и режиссером Жаном Луи Барро.
Говорят, что во Франции это приносит удачу. В моем случае удача отсекалась сразу, поскольку я родился весьма далеко от территории, подарившей миру Великую французскую революцию, великую французскую философию и великую французскую литературу (список можно продолжить).
Реакция матери была связана не только с продолжительностью и затрудненностью отделения меня от основных источников питания беззаботного девятимесячного периода инкубации, но и с неожиданностью определения моей половой принадлежности, ибо упомянутый выше Яков Моисеевич Цимерман утверждал, что родиться должна «НЕП'ГЕМЕННО ДЕВОЧКА».
Девочке даже было придумано имя: Антонина. Тоша. Тошенька. И мать уже заранее предвкушала, как она будет наряжать, холить, лелеять, любить будущую дочь, конечно же, самую красивую в мире; как она будет наблюдать за превращением своей милой крошки в очаровательную девушку, вызывающую восхищение и вожделение мужской части населения планеты; как однажды появится прекрасный принц, предлагающий руку и сердце (или прекрасные принцы, естественно, с тем же джентльменским набором)... Ну и так далее. Насколько хватит фантазии.
Диагноз «мальчик» ломал стройность детально продуманного плана. Нужно было начинать все сначала.
Отмечу, что «реабилитационный период» прошел довольно быстро, и материнская любовь, предназначенная для так и не родившейся девочки, бурным потоком устремилась в мою сторону.
В конце концов, какая разница? Необходимо было лишь изменить женский род на род мужской, сохранив при этом основные слагаемые прекрасного счастливого будущего. Детали особого значения не имели.
Мне присвоили имя Антон, имеющее, кстати, те же уменьшительно-ласкательные модификации – Тоша, Тошенька, – и я был допущен до материнской груди.
Татьяна , спасибо за помещенное интервью! Очень интересно, лично для себя увидела кое-какие нюансы лит.творчества Сергея, невероятно, но мне близок его стиль написания, подтверждение тому - приведенный отрывок. Я такой текст очень хорошо чувствую, и "длинноту" предложений и наличие множества оборотов. Приятно поразило то, (хотя после прочтения отрывка удивляться теперь не приходится) что одним из любимых писателей Чонишвили является Макьюэн, я - давняя поклонница этого английского писателя. У него тоже особенный ни на кого не похожий стиль.
Отправлено: 10.12.10 16:48. Заголовок: Сергей ЧОНИШВИЛИ: Лю..
Сергей ЧОНИШВИЛИ: Люблю пересекать границы
Послевкусие гастролей было бы неполным, если бы исполнитель одной из главных ролей в спектакле «Метод Гренхольма» Сергей Чонишвили, актер, документалист, поэт и писатель, не согласился на разговор.
— Сергей, настоящий артист, в принципе, знает о себе все, если не витает в облаках, не дает себе слабины — жить в иллюзорном мире, а просто всю жизнь занимается самосовершенствованием в избранной профессии. Вы не просто артист, а продолжатель актерской династии. Жизнь с детства за кулисами должна была воспитать либо невероятную преданность делу, либо жуткий цинизм. Как удалось избежать цинизма? — На самом деле цинизма я не избежал, буду говорить честно, но цинизма и не было вплоть до приезда в Москву. Первый удар по мозгам произошел почти сразу, это институтский еще был момент, а потом, после первого курса, было просто очень больно, скажем так. Но каким-то образом мне удалось со всем этим справиться, и я понимаю, что запас моего романтизма был намного, видимо, больше, чем запас цинизма, потому что вдохновение от своей профессии, несмотря ни на что, у меня еще не развеялось до конца. Профессия ужасна тем, что если это осознаешь, можешь с ней справиться, если же нет — остается уповать на счастливую звезду. Или тебе грозит постепенное погружение в маниакально-депрессивное состояние. Меня, наверное, спасает момент некой рефлексии. Что такое для человека, занимающегося творчеством, состояние рефлексии? Это наблюдение за наблюдающим. Это проверка внутреннего цензора, который является для тебя основным. Только он может дать точный ответ. Потому что знает, «что такое хорошо и что такое плохо», и есть ли какие-либо способы это исправить. Так что говорить об отсутствии цинизма невозможно. Надеюсь, что запас романтически-оптимистических настроений будет преобладать, несмотря на то, что я реально смотрю на вещи. Понимаю, что, допустим, сегодня, романтическое искусство обесценило само себя, стремительно теряет своих поклонников. Например, люди живут в городе-миллионнике, и местный театр, история которого насчитывает более двухсот лет, является градообразующим, в общем, предприятием, а они даже не знают, где он находится. Это говорит не о том, плох или хорош театр, а о том, насколько это нужно тем людям, которые живут в этом городе.
— Думаю, здесь тоже все неоднозначно. Настолько перетасовались социальные слои, что для тех, кому это нужно, к сожалению, для них это часто стало недоступно. А «новый зритель» зачастую просто не знает, что это такое — искусство театра.
— Вот поэтому я и говорю, что при реальном взгляде на вещи понимаешь: театр умер, да здравствует театр! Потому что настоящий театр будет жить вечно. Это уникальная вещь, туда люди идут за эмоциями, сиюминутными, живыми эмоциями. Не в 3D, не на большом экране, не крупным планом, не с потрясающим монтажом, с динамичной или, наоборот, медленной камерой, они идут за живой эмоцией, которая как раз здесь и сейчас. Скажу такую пафосную фразу: я стоял у истоков антрепризного движения. Независимый театральный проект, который был действительно независимым, жил достаточно долго, почти десять лет. Но на сегодняшний день то, чем мы кормим театрального зрителя, в большинстве своем — жвачка. В этом четко прослеживается определенное влияние телевидения. Телевидением управляют люди, которые не смотрят то, что они делают, они «пичкают» этим людей, которые смотрят ящик.
— У них есть очень хорошая формулировка: «зритель этого хочет».
— Да, как в свое время сказал Богдан Титомир, «пипл хавает». И мои сегодняшние претензии к театру прежде всего, заключаются в том, что те, кто занимается театром, в основном идут на поводу у зрителя, потакают его вкусам. Ничего не хочу сказать плохого, но невозможно, чтобы было только «щекотно-развлекательное» направление. Я человек достаточно незаангажированный и сумевший сохранить определенную свободу при зависимости профессии, и мне очень нравится то, чем занимается на сегодня Женя Миронов и Театр Наций. Это не студийность в варианте Петра Фоменко, а европейская формула театра. Хочу в этом участвовать, потому что это — живое дело.
— Что вас как актера, как личность заинтересовало в «Методе Грёнхольма»?
— Это был первый в моей жизни вариант, когда устраивало все. Началось с того, что, спасибо большое Марине Юзефове Смелянской, она вытащила меня на встречу с Явором Гырдевым. Мы пообщались минут 15—20. Ни о чем, просто посмотрели друг другу в глаза. Вернулся домой и понял, что хочу работать с этим человеком. Потом прочитал пьесу. Совершенно обалдел от нее, — мой материал просто-напросто, все понятно — про что и как.
— Когда я читала пьесу, вдруг подумала о том, что система взаимоотношений в ней по равнодушию, по жестокости и по системе выживания — можно много определений назвать, — сродни существованию труппы репертуарного театра?
— Очень правильное замечание, потому что мы говорили об этом с Явором: это про артистов пьеса. Но, главное, эта пьеса — о сегодняшних людях. У нас на этот спектакль ходят в основном мужчины, что опять же является неким показателем. Но самое замечательное, что сам Жорди, автор, потрясающий человек, приехал на премьеру. После спектакля мы разговаривали с ним. Вот что он сказал: «Понимаешь, я очень хорошо знаю эту пьесу. Я ее написал, просмотрел во многих вариантах. Не могу сказать, что у вас самый лучший спектакль, у вас один из лучших. Но у вас есть одна удивительная вещь: то, что происходит последние 15 минут. Поймал себя на мысли, что не так писал, не понимаю, что вы говорите, но знаю, что это уход в область какой-то психофизиологии». Я говорю: «Брат, мы просто русские артисты, иначе скучно играть конструкцию, если не подключать свои болевые точки, тогда это красивый детектив, такая находка для интеллектуалов, которые будут сидеть и думать: «А почему же они не взяли его? А что ж такое случилось? А будет ли у них продолжение?» Потому что героиня сказала: «Вы знаете, как выходить, вернувшись». Вот это здорово!
— Внимательно слежу за вашими литературными опытами. И если первые стихи чисто актерские, то где-то за последние пять лет это начинает превращаться в литературу. Что для вас писательская деятельность?
— Я закончил «Человек-поезд» в 2003 году, книга уже тогда была издана. После этого у меня осталось порядка 12 стихотворений еще не опубликованных, кроме одного, и в столе — 80% третьей книги под названием «Антология неприятностей Антона Вернта». Что ее тормозило? Сначала сильно стал раздражать социум, и я уничтожил кое-какое количество текстов, потому что стал писать не исключительно для удовольствия, да, это мое такое полупрофессиональное хобби, а вдруг стал «сливать» некоторые свои неприятные ощущения в то, что пишу. Мне это не понравилось, потому что книжка не об этом. Хотя при всем при том — книжка о человеке, который родился в 1968 году. Почему именно этот год? Время, когда наши танки вошли в Чехословакию. Он как раз тогда родился и не совсем «вписался», то есть ему десятью годами раньше бы родиться или лет на десять позже. Книга об этом, но при том позитивная. Кроме прочего, занимался в это время вторым сезоном «Иностранного дела», и, плюс ко всему прочему, было огромное количество документальных текстов, которые тоже приходилось править по ходу. А так или иначе, когда загаживается мозг, невозможно все время выдавать какую-то стоящую информацию. Потом случилась самая большая неприятность. Думал, что в момент, когда окажусь в изоляции, в вынужденной эмиграции (был в Мюнхене, спасал собственное здоровье), там закончу. Но выяснились три вещи. Первое — оказывается, когда у тебя 24 часа что-то болит, ты не можешь работать. Клянусь, думал, что можно. Не получается. Ты не можешь выдавать, ты можешь потреблять. Второй момент: это, видимо, уже была усталость. Даже из девяти книг, которые взял с собой, прочитал лишь две. Испытывал отторжение от печатного текста. Я мог смотреть кино, на улицу, на людей, мог пытаться ходить, расширяя свое жизненное пространство. И третий момент очень важный, связанный с моим увечьем: не мог найти себе места, чтобы нормально работать. Всюду было некомфортно. Реально очень надеюсь, что закончу всю эту историю уже к весне. Самое смешное, что если бы книга вышла в 2006 году, как я планировал, она была бы несколько иной. Хотя бы по одной простой причине: у меня была продумана ситуация, что герой уезжает в Германию. Почему в Германию, не знаю. Но написал историю, которая в другом формате действительно имела место в жизни. Это очень здорово. Значит, это правильно. Кстати, писать-то я начал еще в первом классе.
— Надеюсь. что я не обижу, потому что это в общем-то абсолютная аксиома, актерство, в принципе, женственная профессия.
— Абсолютно.
— Ведь литература — очень мужское дело. Уход от первой профессии к следующей — спасение мужского начала?
— Это некая внутренняя эмиграция и самотерапия. Это возможность сыграть то, чего ты не можешь сыграть, так как тебе не предлагается. Называю для себя это «кино на бумаге», потому что когда ты один, не ограничен сроками, графиками, ты «снимаешь» свою историю. И для того чтобы ее написать, все равно сначала видишь и проигрываешь, вот так устроен мозг. Очень забавная штука. Когда у меня в голове складывается некая схема, могу начать с середины. Потом собираются файлы, они монтируются, и до меня доходит, что вот здесь нужна еще одна сцена, мне даже не сразу известно, какая, но я уже уверен, что без нее не обойтись. Не умею писать от начала до конца.
— Если бы была возможность выбора в театре, о чем хотелось бы говорить, что вас интересует в драматургии вообще?
— Прежде всего, меня интересует человек. Модификация театра колоссальна, он стал другим. Для меня цирк Дю Солей на сегодняшний день — это театр. Блумен групп — театр. «Зингаро» — театр. Не говорю о Лепаже — это безусловно театр. Всевозможные модификации, происходящие в театре, эмоциональное воздействие представляет огромный интерес для меня. Мне важны человеческие истории. Совсем недавно понял окончательно фразу, которую в свое время сказал Энтони Хопкинс, когда уехал в Голливуд. На вопрос, почему уехал, он ответил: «Мне надоело играть Шекспира». Ощущение такое, что, кроме Шекспира, других авторов нет. Я очень люблю Антона Павловича Чехова, но, может быть, стоит сделать какую-то небольшую паузу и попытаться понять все-таки, что он написал. Потому что мы все время ищем ходы к Антону Палычу, но, по-моему, ищем их не с тех сторон, потому что если человек написал, что это комедия, а это действительно смешно: «Скажите, Маша, почему вы все время в черном? — Это траур по моей жизни». Смешно! А мы своим пафосом делаем так, что всем должно сразу быть плохо, тяжко, главное, не смешно.
— Так пафос — это же наше, родненькое.
— Это надо рассматривать под другим углом. Андрей Битов как-то сказал: «Боюсь, что будущим русской литературы станет ее прошлое». На сегодняшний день я не настолько силен в современной драматургии, которой, в силу обстоятельств, не особенно занимаюсь, но есть несколько идей вынуть из литературы на поверхность драматический ход. И здесь в своих пристрастиях все равно остаюсь верен Ромену Гари, Иэну Макьюэну, Джулиану Барнсу и иже с ними. Потому что это действительно интересно.
— Мое впечатление, что наша сегодняшняя жизнь похожа на некое модное литературное направление, которое не очень мне по вкусу, если честно, даже наоборот, — под названием фэнтези. И от этого каким-то образом нужно стараться ограждать себя. Что для вас является основой или вдохновением, чтобы не быть рядовым персонажем плохого фэнтези?
— Во-первых, беседа с самим собой. Я не боюсь одиночества в данном случае, наоборот, испытываю некоторый дефицит одиночества в силу определенных обстоятельств своей жизни — рабочих и нерабочих. Мне недостает общения с людьми, чьи ориентиры, идеи и планы были бы мне по-настоящему интересны, но точно так же мне недостает ситуаций, когда можно просто посидеть на каком-нибудь обрыве, либо где-нибудь за столиком, либо просто постоять, но получить такой энергетический заряд, какой я получил в 2006—2007 году, когда исполнил свою мечту — дважды съездил в Каньон.
— Вам необходим экстрим?
— Да, это экстрим. Там погибло много народу, более того, нам не хватило воды, наш запас заканчивался уже на подъеме. Кроме того, было очень жарко, перепад температуры — двенадцать градусов, внизу было намного жарче и дикое давление. Каньон нас спас, облако застилало солнце, но подъем был сложным, честно скажу. Самое смешное, что это дало такой заряд бодрости! Такие события производят инъекцию жизнелюбия, я бы сказал.
— В репертуарном театре, в связи с замкнутостью коллектива, постоянством репертуара, спектакли годами, иногда десятилетиями существуют и поддерживаются, время от времени художественный руководитель возвращается к репетиционному периоду. В театре с ангажементном это очень сложно, потому что у каждого из тех, кто работает там, своя жизнь, свой ритм, своя занятость. Каким образом в мироновском театре поддерживается жизнеспособность спектакля?
— Люди, которые собираются на постановку в Театр Наций, отдают себе отчет, что это не разовая ситуация, когда спектакль, на который ты подписываешься, должен жить хотя бы три-пять лет. Что такое жизнь спектакля — если ребенок сформирован правильно, он будет жить долго, будет обновляться, получать новую кровь, существовать дальше во времени. Правильно сформированное дитя под названием «Юнона и Авось» в театре «Ленком» (репертуарном театре) идет с 1980 года, и уже поколение, следующее за тем, которое было еще в детском возрасте в те времена, приходят на него. Спектакль наивный, но по-прежнему сохраняет свой шарм. Он был правильно сделан, и люди, которые за него отвечали, любили этот спектакль и старались его поддерживать в том виде, в каком он существует до сих пор. Повторяюсь: зачем человек платит деньги и приходит в театр, вместо того чтобы сидеть себе дома и только менять диски? Он приходит за живой эмоцией. Если происходит энергетический обмен между людьми, которые стоят на площадке, и теми, кто сидит в зрительном зале, значит, это не зря.
— Русский театр, в частности театр Миронова, который очень много гастролирует, — чем он, на ваш взгляд человека внутри театра, является для зарубежного зрителя? Экзотикой, экстримом или...
— Я бы сказал — все в одном. Потому что кто-то знает, кто-то не знает, что мы пока бездомные, что строительство здания — в процессе, и дай Бог, потому что у театра должен быть дом. Люди, работающие там, сами по себе тоже интересны и понимают, что это не антреприза. Это Театр Наций, где художественный руководитель — Евгений Миронов. На него ходят? Да! Но не только, ходят в ЭТОТ театр.
— Какие у вас театральные планы?
— Пока никаких. У меня есть «Метод Грёнхольма», который я собираюсь играть, наверное, ближайшие два-три года. Глобальные планы связаны с синематографом, а неглобальные — с литературой. Хочу попробовать в этом плане выход к читателям через интернет, пространство, которое еще не освоено. Люблю пересекать границы. Ни из чего не хочу делать поток. Документальное кино интересно. Оно не только дает тебе иногда дополнительные источники информации, иногда сам пытаешься искать информацию, потому что понимаешь, здесь что-то неверно, не так. И вообще интересно развиваться. Поэтому некоторые вещи отлетают сами.
— А что значит для вас понятие дома, кроме сохранения собственной самости и защиты?
— Точка опоры. Дом — это место, где тебе хорошо. Его можно создать даже в том месте, где вроде бы он не может быть создан. Ты создаешь это пространство таким образом, чтобы тебе было комфортно, чтобы тебе в нем хорошо думалось, молчалось с тем человеком, с которым ты находишься. Чтобы ты имел возможность отдыхать, просто освежать свои мозги или наоборот, вдруг решать какие-то вопросы, которые тебя волнуют, но без внешних ударов. Вот это дом.
— А как вы отдыхаете?
— Я живу неправильно. И меня привлекают люди, которые в хорошем смысле сумасшедшие. Умом понимаю, надо чуть с большей любовью к себе относиться, потому что ты и станок, ты и производитель, ты и производящее. Сегодня сделал себе этакий day off — просто остался после гастролей, и это при том, что там, в Москве, столько всего нужно довести до конца, но я подарил себе день в Киеве.
Пост N: 40
Зарегистрирован: 17.09.10
Откуда: Королев
Рейтинг:
0
Отправлено: 10.12.10 19:06. Заголовок: Татьяна , спасибо! ..
Татьяна , спасибо! Поняла одну вещь: обожаю читать интервью Сергея, он - один из самых интересных и интеллектуальных собеседников. Как же наверное здорово общаться с ним в реале! Тихонько завидую журналистам.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 34
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума